Если вы прогоните с рудника всю эту шатию, которые сейчас распоряжаются вами, то будет порядок, а если не прогоните, то все будет такой же беспорядок. Гоните их всех и бейте.
Группа революционных рабочих-террористов».[1692]
В контексте «белогвардейского засилья» была воспринята и начавшаяся в сентябре 1921 г. чистка партии. К призыву к населению помочь в проведении этой кампании многие, в том числе и среди членов РКП(б), отнеслись скептично, полагая, что «это только обман... только заяви — живо арестуют в Губчека».[1693] Чистка партии толковалась в деревне диаметрально противоположно, но в любом случае в качестве исходной идеи присутствовала убежденность в серьезной засоренности партии. Те, кто относился к ней с наибольшей антипатией, утверждали, что «коммунисты выбрасывают из партии всех честных, а оставляют пьяниц и разбойников, чтобы лучше было заниматься грабежом и обдирать крестьян». Другие, более лояльные к режиму, полагали, тем не менее, что «на самом деле не коммунисты правят и делают всевозможные беспорядки, а вот залезли в партию офицеры да купцы и гнут по-своему, а вот если их повыкинут, так будет житься лучше».[1694]
Придавленные неурожаем, налогами, голодом и отсутствием теплой одежды, сельские жители находили все новые подтверждения «буржуазному перерождению» советской власти. В ноябре 1921 г. чекистская аналитика так трактовала настроение деревни:
«В связи с новой экономической политикой бедное крестьянское население, видя оживление кулачества и их приспособление, также слыша на каждом шагу отступления в виде аренды предприятий, мельниц, бедняки, не понимая, приписывают это к абсолютному засилью и вытеснению коммунистов от власти колчаковскими офицерами и буржуазией, залезших в учреждения, глубоко пустивших корни по уничтожению Советской власти. Такое явление наблюдается даже среди рядовых коммунистов...».[1695]
Недовольство властью отнюдь не означало, что население ей не «подыгрывало». Оно достаточно быстро овладело стилистикой различных политических порядков и умело пользовалось ею для решения своих проблем.
С первых же дней революции ключевыми словами прошений бывших стражей порядка — представителей социальной группы, которая стала первой жертвой революционных репрессий — в адрес Временного правительства стали дихотомические пары «рабство — свобода», «старый строй — новый строй». Так, в «Вятской речи» за 8 марта 1917 г. было опубликовано заявление следующего содержания:
«Нижние чины жандармской железнодорожной полиции бывшего Вятского отделения с радостью отдают себя в распоряжение нового Правительства и готовы на все жертвы для блага дорогой нам родины. Убедительно просим забыть прошлое и считать нас гражданами Великой свободной России».[1696]
Через несколько дней нижние чины городской полиции г. Слободского обратились к местному представителю Временного правительства с документом, под каковым поставили подписи 33 человека. Текст заявления был пронизан новой, революционной стилистикой:
«Мы, нижеподписавшиеся, угнетенные режимом старой власти, заявляем, что с прочтением первой телеграммы об отречении от престола царя мы сразу почувствовали отраду и надежду на хорошее будущее и теперь мы вполне подчиняемся Новому Правительству и желаем быть такими же свободными гражданами, как и все прочие, и просим не считать нас приверженцами старой деспотической власти».[1697]
Спустя полгода, когда политической авансценой все увереннее овладевали радикально-социалистические силы, участники разграбления казенных винных запасов находили для себя именно те оправдания, которые от них желали услышать. Один из авторитетных очевидцев пьяных беспорядков в Кунгуре позднее вспоминал, что «...солдаты сами рассказывали, что они темные, политически невоспитанные, в разгроме магазинов видели борьбу с буржуями, а в разгроме винных и пивных складов — законное вознаграждение за пережитые годы войны и лишения».[1698]
Годом позже, оказавшись под властью антибольшевистского режима, рабочие вновь вернулись к дореволюционной патриотической лексике. Так, в прошении Союза рабочих металлистов на имя горного начальника Златоустовского горного округа от 14 ноября 1918 г. о сохранении старой, более высокой тарифной сетки, его представители не преминули упомянуть о лояльности, патриотизме и особой жертвенности рабочих: «Мы продолжаем стоять на государственной точке зрения, в силу которой рабочий класс должен приносить на алтарь отечества те жертвы, которые никогда не приносили и не приносят другие классы».[1699]
1692
ЦДНИОО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 321. Л. 9. Почти идентичная копия этого документа опубликована Н.С. Шибановым. См.: Шибанов Н.С. «Зеленая война»: исторические очерки. Челябинск, 1997. С. 229.
1698
Цит. по: Попов Н.Н. Борьба большевиков Урала за солдатские массы в трех революциях. Саратов. 1983. С. 145.