Слухи о кадровой чехарде у большевиков имели хождение и по окончании гражданской войны на Урале. В апреле 1920 г. автор частного письма сообщал адресату, что председатель уфимского губисполкома Б.М. Эльцин снят Л.Д. Троцким, возвращавшимся из Сибири, за кровавую расправу с безоружными мужиками.[1750] Накануне отмены продразверстки, в феврале 1921 г., в Екатеринбурге ходил слух об аресте Л.Д. Троцкого В.И. Лениным. Версий мнимого ареста было две. По одной, он был вызван разногласиями по вопросу о профсоюзах, по другой — спекуляцией Троцкого продуктами, якобы вывезенными из Челябинска в количестве шести вагонов.[1751] Крестьянство Курганского уезда Челябинской губернии в июле 1921 г. возбужденно обсуждало взбудоражившую их новость — раскол между В.И. Лениным и М.И. Калининым, который будто бы присоединился к крестьянским повстанцам.[1752]
Однако самой излюбленной темой пересудов являлось скорое падение советской власти путем ее насильственного свержения извне. Эти слухи естественным образом подогревались событиями гражданской войны, на ход которой население реагировало очень чутко. Жители «красных» территорий Урала упорно говорили о скором приходе белых.[1753] В ноябре 1919 г. Пермская губернская ЧК пришла к такому заключению о положении губернии:
«В общем, положение губернии становится хуже, нежели в летние месяцы, то тут, то там появляются банды, наводящие панику на волисполкомы, упорно функционирующие в связи с этим слухи о скором прибытии белых тормозят работу по продовольствию. В волисполкомах крестьяне в некоторых местностях открыто заявляют, что скоро придут белые, что вот уже их разведка, и давать продукты большевикам не следует, так как их за это будут преследовать, сочувствующие Советской власти крестьяне теряют почву и тоже начинают колебаться, а потому предлагаемая Губпродкомом хлебная неделя, да еще с вооруженными отрядами, грозит крупными конфликтами при недостатке агитации. Продовольственный и дровяной кризис также грозит крупными конфликтами с рабочими и городским населением».[1754]
Слухи не только восполняли отсутствие сведений и интерпретировали их, но и являлись идеологическим инструментом сопротивления властям. Сообщая о чем-то, о чем все говорят, слухи в условиях распада целостности общества рождали и демонстрировали солидарность, играли роль оппозиционного общественного мнения, ободряли на пассивный или открытый протест против произвола властей. Слух приобретал функцию стратегии анонимизации, до предела затрудняя борьбу с ним, делая сомнительной любую попытку его опровержения. Слух нес потенциальную угрозу властям, являясь неподконтрольным и альтернативным толкованием происходящего. Он демонстрировал недоверие к правителям и ставил под сомнение монополию власти. Слух отражал степень дискредитации официальной идеологии и цензуры. В нем воплощалась девальвация печатного слова и ренессанс устной коммуникации.[1755]
Слухи вселяли надежду на скорое падение ненавистной власти и провоцировали на неповиновение или открытую борьбу с ней. Не случайно 1920 г. - начало 1921 г. — время «военного коммунизма» и массового повстанчества — на Урале было периодом наиболее интенсивного распространения слухов о скорой смене власти. Симптоматично и занесение слухов органами ЧК в разряд «контрреволюционных» явлений. В начале 1920 г., во время мощных крестьянских восстаний, в Уфимской губернии были популярны слухи о том, что Москва и Казань уже заняты повстанцами.[1756] В мае 1920 г. жители Перми обсуждали скорое падение советской власти из-за наступления Польши и Японии. В начале июня в Оренбурге из уст в уста передавалось, что А.Ф. Керенский подходит к Москве, а поляки взяли Харьков. Селяне пребывали в радостном ожидании — «ну, крестьяне, скоро вздохнем свободно».[1757] Ранней осенью того же года настроение пермяков колебалось под давлением слухов о положении дел на фронте. Один из обитателей Перми в августе 1920 г. в частном письме писал: «Англия, Франция и Польша гонят Красную Армию почем зря, скоро дойдет до Петрограда, может быть, будет какая-нибудь перемена жизни».[1758]
1756
ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 305. Л. 12; ГАНИОПДПО. Ф. 557. Оп. 1. Д. 53. Л. 37, 40об., 124.