Весь период предреволюционной и революционной истории России отмечен пристрастием к неумеренному употреблению спиртного. Пили в последние годы империи и при Временном правительстве, при региональных правительствах и при Колчаке, в годы «военного коммунизма» и в начале НЭПа. Пристрастием к алкоголю грешили рабочие и крестьяне, городские низы и бывшее «образованное общество», солдаты и офицеры «красных» и «белых» войск, представители всех властей, партийные функционеры и ответственные работники, администраторы и стражи порядка.
Избыточное «пропитывание» русской революции алкоголем свидетельствует о важных функциях пьянства в революционную эпоху и заставляет задаться вопросом о причинах его популярности.[1767]
Первая мировая война и последовавшая революция создали гремучую смесь причудливо переплетенных факторов, благоприятствовавших беспрецедентно широкому и беспрепятственному распространению пьянства. Введение запрета на свободную продажу алкоголя в сочетании с обязательными государственными поставками крестьянского хлеба по твердым ценам превращали самогоноварение в экономически выгодную операцию. С 1917 г. хозяйственные мотивы оказались обогащенными целым букетом сопутствующих обстоятельств, благоволивших массовому пьянству. Среди них — стремительное ослабление власти и разрушение механизмов государственного контроля над производством и реализацией спиртного; бесхозное состояние гигантских казенных запасов алкоголя; превращение горячительного, благодаря инфляции и дефициту самых необходимых товаров и услуг, в эрзац твердой валюты; изменение статуса бражничанья, которое в обстановке всеобщей бедности превращалось в индикатор процветания и удачливости; переход основной части городского населения к однообразному, основанному преимущественно на углеводах, а затем и скудному питанию, — переход, который, видимо, облегчался употреблением спиртного, игравшего роль дополнительного источника калорий и своеобразного фермента; ухудшение санитарного состояния городов, повышавшее значение алкоголя как традиционного народного средства профилактики заразных заболеваний; ограниченность источников питьевой воды, заменителем которой выступали алкогольные напитки.
Совокупность этих обстоятельств уже в 1917 г. дала оглушительный эффект. Газеты с тревогой писали о массовом самогоноварении в деревне и развитии пьянства в городах и сельской местности. Многое говорит о том, что среди мотивов домашнего изготовления спиртного на первых порах преобладал трезвый расчет крестьянина, искавшего дополнительный доход и способ уклониться от обязательных поставок. В вятской деревне еще накануне революции кумышку варили целыми деревнями, по ночам, в банях и жилых избах, получая от ее продажи прибыль в 200-300%.[1768] Летом 1917 г., при Временном правительстве, необходимость таиться при изготовлении самогона отпала: местные власти не только не препятствовали нелегальному винокурению, но и поощряли его. Председатель исполкома села Уни Глазовского уезда А.П. Прокофьев, как писала пресса, «...заставляет вотяков гнать для него кумышку и предупреждает, чтобы они ничего не боялись». Благоволил кумышковарению и член исполкома, священник В. Изюмов: «Перед сенокосом он объездил несколько деревень, собирая Петровское, и из собранной муки заставил одного крестьянина выгнать ему кумышку для помочи (помочь Изюмов устраивал для косьбы своих лугов)».[1769]
В Сардынской волости того же уезда в августе 1917 г. кумышку гнали в 40 деревнях из 44. Самую дорогую часть самогонных аппаратов — котел и трубы — крестьяне приобретали в складчину. Староста собирал сходку и все складывались по 1 р. За отказ участвовать в общем деле односельчане грозили изгнать из деревни или убить. Несмотря на разгар полевых работ, винокуренные «заводы» не останавливали производство ни днем, ни ночью. Кумышковарение, устраиваемое всегда в глубине леса, у ручья, было организовано по образцу помола зерна на мельнице: крестьяне по очереди оставляли работу в поле и гнали самогон, который затем отвозился в село Уни и продавался по 1-2 р. за литр.[1770]
1767
О функциях алкоголя в российском обществе см.: Smith R.E.F. Bread and Salt: a social and economic history of food and drink in Russia. Cambridge, 1984. P. 74-109; Байрау Д. Бахус в России // П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.): статьи, публикации и воспоминания о нем. М., 1998. С. 352-377.