Летом-осенью 1917 г. винокурение и пьянство наблюдались и в других губерниях Урала. В Оренбуржье жители всех волостей и станиц тратили большие средства на покупку «заводов», число которых доходило до 155 на станицу. Только в одной из них к празднику 20 июля было истреблено на самогон 1,5 тыс. пудов ржаной муки. Огромные излишки хлеба и большая потребность в алкоголе превращали самогоноварение в чрезвычайно выгодное занятие. В селе Воскресенском, например, винокуры зарабатывали до 100 р. в сутки, продавая бутылку зелья по 5 р.[1771]
В городах, несмотря на попытки власти организовать контроль над оборотом спиртного, обыватели шли на всякие ухищрения во имя получения желанной влаги. Не обходилось без курьезных случаев. Так, в исполнительную комиссию Екатеринбургского КОБа 1 мая 1917 г. явился мужчина с подложным рецептом на бутылку коньяка. Усомнившись в подлинности рецепта, ему рекомендовали принести более надежный документ. Вскоре тот явился вновь: на этот раз был выписан рецепт на бутылку зубровки и две бутылки английской горькой в лечебных целях.[1772]
Знакомство с фактами роста пьянства в 1917 г., как и в последующее время, убеждает в том, что хозяйственная конъюнктура и вышеназванные обстоятельства нагнетания пьяного угара создавали лишь благоприятные условия для увлечения алкоголем, но не исчерпывали причин неодолимой тяги к нему.
Об инструментальной роли алкогольных напитков в России революционного периода речь пойдет в последней главе. Наметившаяся в международной историографии последних десятилетий тенденция интерпретировать интенсивное употребление алкоголя в переходные периоды как физиологическое, а не психологическое явление имеет бесспорные преимущества.[1773] Однако ряд обстоятельств позволяет предположить, что потребление спиртного в революционной России являлось, помимо прочего, средством снятия ощущения неуверенности в неуютной, малопонятной и быстро меняющейся обстановке, способом символического «исправления» действительности или ухода от нее.[1774]
Пьянство и сопутствующая ему бытовая преступность — типичный бич пред- и раннеиндустриальных обществ — еще в пореформенное время приобрели на Урале характер социального бедствия. Пьяный разгул получил отражение и в рабочем фольклоре:
Современные исследователи, вслед за дореволюционными специалистами, рассматривают проблему пьянства как составную часть кризиса уральской горнозаводской промышленности. Подмечено, что с середины 90-х гг. XIX в. по 1908 г. потребление спиртного в горнозаводской зоне увеличилось более чем в два раза, причем самые глубокие запои приходились на время остановки заводов.[1776]
Злоупотребление спиртным оставалось одной из констант бурной истории Урала 1917-1922 гг. Представляется симптоматичным то, что пьянство достигало наиболее грандиозных масштабов в самые острые моменты революционной истории. Пьяными разгулами сопровождались переход власти к большевикам поздней осенью 1917 г. и аграрная революция зимы 1917-1918 гг., смена советской власти антибольшевистскими режимами летом — осенью 1918 г., падение колчаковской диктатуры и возвращение Советов летом-осенью 1919 г., кризисная для советского режима осень 1920 г., выход из голодной катастрофы осенью-зимой 1922-1923 гг. Не трудно заметить, что «пьяные» фазы совпадали со временем, когда очередной урожай был собран, и крестьянство одновременно и праздновало, по традиции, завершение сельскохозяйственного цикла, и жило в ожидании новых притязаний очередного режима на плоды крестьянского труда. Срывы в запой в деревне сопровождали, таким образом, моменты наибольшего напряжения и неуверенности в завтрашнем дне, предоставляя возможность забыться от горьких будней.
Именно так воспринималось увлечение горячительным на Урале образованными современниками, наблюдавшими смену режимов в регионе из непосредственной близости:
«...чем мрачнее становилась дальше жизнь, чем жестче применялось большевиками насилие, — тем глубже проникало пьянство в народные низы, не вызывая там ни гнева, ни возмущения. Гражданская война ознаменовалась новой полосой повального пьянства, отравляя им весь народ».[1777]
1773
О состоянии изучения этой проблемы в западной историографии см.: Tappe H. Auf dem Weg zur modernen Alkoholkultur: Alkoholproduktion, Trinkverhalten und Temperenzbewegung in Deutschland vom fruhen 19. Jahrhundert bis zum Ersten Weltkrieg. Stuttgart, 1994. S. 19-26.
1774
О пьянстве в советском городе 20-х гг. как форме ретритизма см.: Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб., 1999. С. 20-48.
1775
Цит. по: Алеврас Н.Н. «Уральский кризис» в начале XX века: специфика промышленной субкультуры // Урал в событиях 1917-1921 гг.: актуальные проблемы изучения (к 80-летию прекращения регулярных боевых действий на Урале) : материалы регионал. науч. семинара 24-25 апр. 1999. Челябинск, 1999. С. 172.