В конце ноября 1918 г., когда со времен большевистского властвования на Южном Урале прошло уже около полугода, корреспондент уфимской газеты «Народ» П. Крестьянский, часто освещавший сельскую жизнь, писал о настоящем запое, охватившем южно-уральскую деревню. Журналист видел прямую связь между атмосферой неуверенности и нервозности в деревне, ставшей зоной повышенного риска, и крестьянским увлечением алкоголем:
«Расстрелы, порки, издевательства, прежнее отношение к мужику, как к скотине — вот что рождает в деревне отчаяние. Это отчаяние, в свою очередь, толкает массы найти средство забыться».[1778]
Автор репортажа констатировал, что именно это и происходило в тот момент в сельской местности: деревня начинала пить, чтобы «забыться».
Любопытно, что крестьянские письма содержат упоминания о массовом самогоноварении и потреблении алкоголя исключительно вслед за описанием бедствий, переживаемых деревней, — одно не мыслилось без другого. Характерно, что и чекистские сводки отмечали усиление пьянства среди рабочих в связи с ухудшением материально-бытовых условий их существования. Вслед за сообщениями о развитии винокурения и неумеренном потреблении горячительного в материалах органов политического наблюдения, как правило, следует ремарка о «революционном настроении» рабочих. Между тем, это выражение, как уже отмечалось, в чекистском лексиконе использовалось в качестве эвфемизма для обозначения самочувствия категорий населения, испытывавших наибольшую нужду.
Вероятно, «психологическая» функция алкоголя не исчерпывалась желанием утопить в нем свое горе. При объяснении вспышек массового пьянства в периоды наибольшей неуверенности в завтрашнем дне не следует забывать, что совместное возлияние создает иллюзию укрепления связей между его участниками, помогая не только бежать от общества, но и испытать интенсивное ощущение принадлежности к группе. В условиях ослабления и обрыва общественных связей эта функция была, видимо, особенно востребованной.
В этой связи обращает на себя внимание многочисленность свидетельств об укоренении пьянства среди представителей власти, членов большевистской партии и, особенно, стражей порядка. Примечательно, что в Уфимской организации РКП(б) из 416 исключенных из партии во время перерегистрации второй половины 1920 г. за пьянство было изгнано 42 человека. Среди исключенных из партии в ходе чистки конца 1921 г. в Вятской губернской организации РКП(б) каждый пятый поплатился именно за пристрастие к алкоголю.[1779] Пресса и сводки ЧК за 1919-1921 гг. насыщены сообщениями о пьянстве среди ответственных и рядовых советских работников и сотрудников правоохранительных органов.[1780] Сообщения о беспробудном пьянстве местного начальства, катаниях с «барышнями» на лошадях и дебоше, как правило, учащались в наиболее опасные для него периоды ухудшения отношения населения к Советской власти — во время насильственных сборов разверсток и крестьянских волнений.
Представителей власти и правоохранительных органов первых лет существования Советской России можно с уверенностью отнесли к группам повышенного риска. Слабость государственных институтов и массовая неприязнь населения делали жизнь этих категорий служащих полной ежедневных опасностей, временно избавиться от которых, вероятно, помогал алкоголь. Как и для других слоев населения, неумеренное употребление спиртного позволяло работникам нового режима, с одной стороны, забыться, расслабиться и уйти от повседневного напряжения, глуша сомнения и страхи, а с другой — подбодрить себя, почувствовать дружелюбие и поддержку окружающих.
Очерченные выше формы осмысления действительности и спасения от отчаяния и безысходности рождают иллюзию, что власть и население искали объяснения происходящему врозь. Действительно, попытки всех без исключения режимов «воспитывать» население с помощью печатного и устного слова разбивались о недоверие и настороженность. В свою очередь, власти с неудовольствием наблюдали за популярностью нелояльных режиму высказываний, неискоренимых слухов, религиозных настроений и пьянства. Была, однако, одна важная сфера истолкования действительности, в которой каждый режим и подвластное ему население действовали на удивление слаженно. Областью совместных усилий было сотворение новых мифов.
1780
ЦДНИОО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 178. Л. 8; ОГАЧО. Ф. 77. Оп. 1. Д. 344. Л. 43, 85об., 133об.; Деревенский коммунист. 1920. 3 янв.; Степная газета РОСТА (Вятка). 1920. 31 янв. См. также: Шибанов Н.С. Указ. соч. С. 140-143.