Зыбкость и многоцветье культурной памяти провоцировали на стилизацию любого потрясения в событие вселенской значимости и начало новой эпохи в истории страны. Такой новой точкой отсчета в начале XX в. для широких слоев российского населения — от интеллигенции до крестьянства — стала, казалось бы, первая русская революция. «Дни свободы» рождали (как оказалось вскоре, необоснованные) надежды на перемены государственного и социального порядка.
Скоро, однако, гипертрофированные надежды сменились болезненным разочарованием. Его символом в интеллигентской среде — среде профессиональных интерпретаторов прошлого и настоящего — стал скандально известный сборник «Вехи», своеобразная новая модификация идеологии «кающихся дворян». Но если призыв авторов «Вех» к отказу от интеллигентских иллюзий остались в разряде интеллектуальных спекуляций, то мрачное ощущение безвременья и бессмысленности текущей жизни широко разлилось в образованных кругах, захватив не только столичную, но и провинциальную «чистую» публику. Послереволюционные годы воспринимались уральской прогрессивной печатью пессимистично: «Общенациональное счастье, блеснувши красивым метеором, снова потонуло во мраке всеобщей нравственной апатии и полного притупления активной самодеятельности масс».[1804]
Первый год после революции виделся как «безрадостный и беспросветный для общественной жизни России». Следующий за ним также воспринимался как «печальный, безрадостный год», «год без итогов», «пустой, бесцветный, бессмысленный год», «темный год безвременья, мрачный, как могила, душный, как склеп».[1805] Как писала оренбургская пресса, окидывая взглядом прошедший 1909 г., «не мало из рядов русской интеллигенции, окончательно потерявши смысл существования, неподвижно замерли, закоснели под взглядом кошмарных глаз медузы — реакции и, не будучи в силах оставаться равнодушными к тому, что разыгрывалось вокруг, разрешали "проклятые вопросы" ядом и револьвером».[1806]
Не менее тягостные настроения преобладали в интеллигентской среде и в следующие, предвоенные годы. Несмотря на появление в 1911-1912 гг. ощущения сдвига «в общественном сознании и коллективной воле русского общества» и надежды на «начало новой полосы, нового периода в нашей жизни», лейтмотивом оставалось убеждение, что «окончательно долгий и тяжелый период прострации, равнодушия, апатии еще не прошел». В полной мере ощущался «тусклый, серый осенний фон, — темные провалы безвременья, сумерки общественной энергии».[1807] По традиции обозревая прошедший, 1910 г., одна из наиболее популярных независимых газет Урала с горечью признавалась: «Сознание, что еще один год, а затем, быть может, и долгие годы придется жить только надеждой на перемены к лучшему, действует угнетающе».[1808]
Предел ощущению безвременья и бессмысленности существования был положен разразившейся Первой мировой войной. Это событие будто бы зачеркнуло прошлое, вызвав в общественности эйфорию начала новой эры. Массовые патриотические манифестации, подъем имперских настроений, призывы к единению общества стали доминантой 1914 г. Начало войны чествовалось как великий момент и смена эпох. От минувшего, как казалось многим, необходимо было «очиститься»: «Недавнее прошлое должно отойти! Над недавним нашим прошлым надо поставить крест».[1809]
Рубежный характер мировой войны как новой точки отсчета всемирной и российской истории на протяжение 1914-1918 гг. подчеркивался не только лояльными к российской монархии патриотами, но и представителями либеральной и социалистической оппозиции. Место 1914 г. как поворотного пункта в истории человечества приравнивалось к значению 1789 г., «который до основания разрушил мрачное здание феодализма, бросил в мир целый сноп новых ярких идей, обогатил человечество новым государственным опытом и произвел коренной, незабываемый переворот во всей привычных и традиционных представлениях об окружающем».[1810] Наряду с верой в неизбежную победу России все более явственно звучала надежда, что мир выйдет из войны обновленным: «...для всей последующей истории она несомненно должна явиться поворотным пунктом к совершенно новому содержанию мировой исторической жизни».[1811]
1805
Вестник Уфы. 1909. 1 янв.; Вятская речь. 1910. 1 янв.; Оренбургский край. 1910. 1 янв.; Уральская жизнь (Екатеринбург). 1910. 1 янв.