В рифмованной записи за 12 марта 1922 г. А. Сударев объяснил главный мотив своей службы:
При чтении дневника возникает ощущение, что он принадлежит воскресшему сарапульскому военному комиссару И. Сидельникову. Как и его предшественник, А. Сударев с хладнокровным цинизмом пишет об использовании служебного положения для наслаждения жизнью. Многие его вирши посвящены болезненным любовным фантазиям, объектом которых оказалась даже родная сестра,[1851] и плотским утехам. При этом он самого низкого мнения о женщинах. Не соглашаясь с романтическим восприятием женщины в поэзии Г. Гейне, он так сформулировал свою позицию:
Иногда в его вирши закрадываются пронзительно трагичные нотки способного к рефлексии человека, понимающего шаткость собственного положения. В стихотворении «Новая дорога», заявляя о своих природных честности и благородстве, А. Сударев размышляет о пути, на который он вступил в последние недели, и о возможном финале движения по нему:
В опусе «В прошлом и теперь», помеченном 23 марта 1922 г., автор дневника коротко и ясно очертил парадокс, ставший судьбой ничтожно малого числа жителей России, получивших непосредственную выгоду от революционных потрясений:
Однако саморефлексия, замешанная на сытом и равнодушном созерцании страданий окружающих, в которой причудливо переплелись самоуничижение и самолюбование, была уделом немногих. Для большинства новоиспеченных работников государственных учреждений служба являлась средством выбиться из элементарной нищеты и часто вынужденным шагом. Так, в ноябре 1918 г. арестованный за сотрудничество с Советами И.И. Ковальчук, 42-летний портной из украинских крестьян, переселившийся в 1901 г. в Уфу, где он обшивал до революции полицию, а в 1917 г. — милицию, сообщил Уфимской губернской следственной комиссии о причине своего поступления на службу к большевикам. Его мотивами являлись отсутствие какой-либо работы и нездоровье многодетной семьи — из восьми детей за непродолжительное время умерло пятеро. Он был принят в железнодорожную охрану, а затем, по поручительству начальника милиции, для которого он шил — в большевистскую партию. После двухнедельной караульной службы его избрали членом губернского штаба железнодорожной охраны, где он трудился в отделе снабжения. После ссоры с племянником начальника милиции он был, однако, уволен и устроился агентом снабжения в штабе боевых организаций.[1855] В письме начальнику Уфимской губернской тюрьмы он так объяснил свою позицию: