Обращает на себя внимание большая изощренность должностных преступлений в городах, особенно в крупных, чем в сельской местности. В Вятке, например, в июне 1920 г. революционный трибунал рассматривал так называемое «дело 256-ти». Было обнаружено, что в городе существовала организация, занимавшаяся в разгар гражданской войны вербовкой и приемом за деньги и по фальшивым документам дезертиров и здоровых красноармейцев в тыловой батальон по охране сооружений, в который официально могли зачисляться только непригодные к строевой службе. За восемь месяцев услугами этой группы воспользовалось около 600 человек. Решением ревтрибунала 13 человек были приговорены к расстрелу, остальные — к исправительным работам и штрафным ротам сроком от года до пяти лет.[1862] В октябре того же года в Орлове рассматривалось аналогичное дело, в котором в качестве одного из обвиняемых фигурировал служащий уездного военкомата. Преступная группа подделывала свидетельства о болезни и помогла таким образом освободиться от службы в армии 25 красноармейцам. Фальшивые документы оплачивались деньгами или продуктами.[1863] В мае 1921 г. в Яранске судили бывшего уездного военного комиссара, военрука, начальника мобилизационного батальона, начальника канцелярии военкомата, заместителя председателя комитета по борьбе с дезертирством и других должностных лиц и рядовых — всего 54 человека. Подсудимые обвинялись в систематическом взяточничестве с граждан за освобождение от воинской службы и укрывательстве дезертиров, пьянстве и карточной игре на миллионные суммы. Обнаружилось, что уездный военрук на собранные таким путем средства выстроил за городом прекрасный двухэтажный особняк.[1864]
В небольших городах и сельской местности, где контроль губернского центра был затруднен его удаленностью и слабостью инфраструктуры, местные представители власти ощущали себя царьками и вели себя соответственно. Осенью 1919 г. о председателе одного из волисполкомов Глазовского уезда вятская пресса сообщала: «До председательства он был последним в деревне по зажиточности, а теперь у него и тарантас, и телега, две лошади и две коровы, завел весной и жнейку — на все денег хватает».[1865] Заведующий продовольственным отделом волисполкома в Орловском уезде, некто Ф.А. Зубарев, по данным той же газеты, добился красноармейского пайка для своего не мобилизованного сына. В то время, когда населению выдавался 18-фунтовый паек, он возил домой хлеб пудами.[1866] В декабре 1919 г. инструктор-ревизор, направленный Челябинским губкомом РКП(б) в Троицкий ревком, обнаружил, что «...троицкие ответственные работники и члены партии имеют по несколько прислуг и работников, оплачиваются которые из средств ревкома, также имеют по несколько выездных лошадей».[1867] По сообщению одного из подразделений Оренбургского губкома, у сельских жителей были веские причины для недовольства советской властью: «...недовольство большей частью вызывается членами райпродкома, разъезжающими по селам, пьянствуя, берут всевозможные контрибуции за самогон, с обнаженными шашками бегают по улицам, чем подрывают авторитет Советской власти».[1868]
Представление о поведении ответственного работника в деревне, среди односельчан, дает зарисовка, помещенная в 1920 г. в одной из вятских газет:
«Приезжает на родину, в деревню Сарапул[ьского] уезда комиссар и требует от крестьян:
— Дайте мне лошадь и корову.
Испуганные крестьяне собрали денег, купили и представили.
— Муки 5 пудов!
Представили.
К счастью, злополучный комиссар попался и был препровожден в Сарапул, где предстал перед судом ревтрибунала.
Таких "ответственных", набивающих свои карманы, очень много ездит по нашим деревням» [1869].