Подготовка кампании по борьбе с коррупцией оказалась актуальной и для Урала. В циркулярном письме №5, обращенном ко всем секретарям волбюро и рядовым членам РКП(б), Челябинская губернская информационная тройка при губотделе ГПУ доверительно писала: «Всем нам хорошо известно, каких размеров достигло взяточничество во всех областях хозяйственной жизни республики».[1877]
Таким образом, внедрение во властные структуры для многих служило способом приспособления к новым условиям существования. При этом мизерность официального материального вознаграждения компенсировалась систематическим нарушением закона. Правда, подобная техника выживания была сопряжена с повышенным риском. Представители власти были на виду и при смене режимов оказывались первой жертвой гонений. В их разоблачении активно участвовало и само население, в том числе сводя личные счеты. Каждый из режимов стремился во имя собственного укрепления избавиться от ненадежных сотрудников и предпринимал регулярные чистки властных подразделений. Так, только за январь-февраль 1921 г. за халатное отношение к работе, пьянство, взяточничество, спекуляцию и другие должностные преступления к ответственности был привлечен 71 сотрудник Екатеринбургской губернской милиции, в том числе 32 коммуниста. В ночь на 27 июня 1921 г. в Троицке по обвинению в насилии над арестованными, взяточничестве и хищении вещественных доказательств был арестован весь личный состав уголовного розыска. В ноябре того же года из милиции Вотской области были изгнаны 125 человек.[1878]
Тем не менее, риск, видимо, считался оправданным, игра стоила свеч. Ни профилактические мероприятия, ни суровые санкции не могли остановить хронического злоупотребления властью в корыстных целях. Участие во власти позволяло не только выжить, но и выиграть от всероссийского разорения, не только переждать бедствие, но и благоденствовать — пусть с неясной перспективой — за счет других.
Популярной, хотя тоже отнюдь не безопасной модификацией приспособления к режимам было членство в близкой к власти партии. Этот феномен получил бурное развитие с самого начала революции 1917 г., вызывая тревогу старых работников социалистических и либеральных партий по поводу бурного притока совершенно случайных людей в их состав. Многие быстро смекнули, что вступление в партию дает шанс на участие в беспрецедентном по масштабам разделе кадрового «пирога». Первые партийные собрания в провинциальном захолустье весной 1917 г. порой представляли собой до наивности откровенные торги вокруг соблазнительных должностей. Характерный эпизод, произошедший на одном из первых собраний челябинских конституционных демократов, описал в свойственной ему стенографической манере К.Н. Теплоухов:
«"Желаю сделать заявление!" — "Пожалуйста!" — говорит председатель. — "Я так думаю, что надо убрать городского судью Судакова". Судаков — юрист с большим опытом, — знающий, беспристрастный. "Сообщите причины!" — просит председатель. "Причин никаких нет, а только он давно уже тут сидит!" — "А кем его заменить? — не тобой ли?" — раздается иронический вопрос из публики. "А хоть бы и мной! — не великое дело сидеть за столом да бумаги подписывать, какие писарь пишет!"» [1879]
По мере вытеснения конкурентов с политической сцены большевистская партия превратилась в своеобразный инструмент карьеристских вожделений. Засоренность РКП(б) людьми, пришедшими в нее из корыстных соображений, была постоянным предметом озабоченности партийного руководства и темой обсуждения на всех этажах партийной иерархии.
В июне 1917 г. В.И. Ленин писал, как о вполне естественном явлении, о том, что в большевистскую партию стремится «...тоскующий по своей хате и не видящий конца войны, иной раз прямо боящийся за свою шкуру человек...».[1880] Через три с половиной года после прихода большевиков к власти от былой оправдательной риторики не осталось и следа: в апреле 1921 г. В.И. Ленин видел одну из главных проблем советской, особенно провинциальной, действительности в «...злоупотреблениях примазавшихся к коммунистам старых чиновников, помещиков, буржуа и прочей сволочи, которая иногда совершает отвратительные бесчинства и безобразия, надругательства над крестьянством». По отношению к ним он предлагал «чистку террористическую» — «суд на месте и расстрел безоговорочно».[1881]
1878
ЦДООСО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 262. Л. 36; ОГАЧО. Ф. 77. Оп. 1. Д. 344. Л. 151об.; Ижевская правда. 1921. 20 нояб.
1881
Он же: О продовольственном налоге (Значение новой политики и ее условия) // Там же. Т. 43. С. 234.