Важным источником дополнительного дохода для несельскохозяйственного населения Урала стала обработка земли. В период «военного коммунизма» 25-32% городского населения занималось сельским хозяйством.[1946] Власти приветствовали создание общественных огородов, рассматривая их как «переходную форму к коллективному хозяйству».[1947] Чекистские сводки отмечали улучшение настроения городских рабочих, если при заводе организовывался посевной комитет и выделялся семенной материал для посадки овощей и злаков.[1948]
Особое значение имел сельскохозяйственный труд для обитателей горнозаводских поселков, которые по своей природе были полурабочими-полукрестьянами. «Оригинальный строй» промышленности Урала, бывший в пореформенный период Российской империи источником многих проблем, в годы революционных потрясений превратился в подарок судьбы и фактор выживания заводского населения. Для многих рабочих сельскохозяйственный труд был привычен с дореволюционных времен. Обитателям тех горнозаводских местностей, где сельскохозяйственный труд ранее не практиковался, после революции и гражданской войны и особенно в связи с голодом 1921 г. пришлось осваивать земледельческие и огороднические навыки. Так, жители Полдневской волости Екатеринбургского уезда, занятые ранее исключительно заготовкой дров, жжением угля и непосредственными заводскими работами на близлежащих Полевском, Сысертском и Северском заводах, в 1921 г. вынуждены были завести небольшие земельные участки — в среднем по полдесятины.[1949] Ужасы голода 1921-1922 гг. заставили обзавестись обширными огородами и других заводчан Среднего и Южного Урала. Как сообщала летом 1922 г. екатеринбургская пресса, «...в Надеждинском заводе буквально не осталось ни одного клочка земли не возделанным».[1950] Такая же картина наблюдалась в Катав-Ивановском заводе в Уфимской губернии.[1951] В обзоре-бюллетени Челябинского губотдела ГПУ за сентябрь 1922 г. улучшение настроения рабочих прямо связывалось с отсутствием «чистокровного» пролетариата:
«...пережитая волна голодовки бросила значительную часть рабочих к занятию сельским хозяйством и, таким образом, в итоге почти все 100% рабочих в текущем году занимаются ведением хозяйства, как индивидуально, так и коллективно, в последнем случае по преимуществу огородничеством. В результате хознаклонность в связи с реализацией урожая дала возможность большинству рабочих оправиться от столь затруднительного материального положения, вновь добытые средства к существованию влили в рабочую массу живую струю трудовой энергии, тем самым установилось благоприятное настроение и более положительное отношение к Соввласти и партии РКП(б)».[1952]
Гораздо тяжелее пришлось тем рабочим, которые потеряли работу в период голода 1921-1922 гг. и, не имея собственного земельного участка, отправились в деревню. Массовый приток их в сельскую местность резко сбил цену рабочей силы. Пришельцы готовы были наняться на любую работу за еду какого угодно качества. Тем не менее, деревенские жители, сами страдавшие от недостатка продуктов, видели в них не столько рабочую силу, сколько лишние рты.
Таким образом, производительное население Урала выработало в период революционной катастрофы собственные способы борьбы за существование, отчасти опирающиеся на дореволюционную традицию совмещения различных видов деятельности, отчасти рожденные и отточенные экстремальными условиями. Однако перечень форм приспособления к жизни в чрезвычайных обстоятельствах был значительно шире обозначенного выше. Наряду с «производственными» техниками выживания фигурировали многочисленные «распределительные», заслуживающие особого внимания.
Попытки реализации централизованной распределительной политики, проводимой с целью соблюдения по-разному понимаемой справедливости и с различной степенью интенсивности вcеми режимами, начиная с предреволюционного времени и на протяжении всего рассматриваемого периода, демонстрируют слабость человеческой природы и несовершенство планирующей функции человеческого разума. Все без исключения практиковавшиеся системы распределения открывали широчайшие возможности для злоупотреблений со стороны как распределительных организаций, так и пользующегося их услугами населения. Карточное распределение оказалось на практике не более стабильным и надежным, чем архитектурные сооружения из игральных карт.