«Учащиеся занимаются игрой в карты, малыши, начиная с первого класса гимназии, курят, более взрослые спекулируют, на чем хотите: на табаке, на сахаре, на золоте, на револьверах и даже... на кислой капусте.
Куда девалось то светлое, чистое молодое юношество, которое страдало за светлую идею социализма?! Куда девались те рукописные журналы и газеты, которых было так много в дореволюционное время? Куда девалась любовь к науке? Все это стало лишь воспоминанием, одной из светлых страниц прошлого.
Прейскуранты и образчики материалов вместо политических брошюр».[1995]
Повышенный интерес к коммерческой активности проявляли и другие слои городского населения. В январе 1918 г. временный революционный суд Челябинска рассматривал дела сотни лиц, привлеченных за тайное изготовление самогона и торговлю им.[1996] В Перми в июне 1918 г. в связи с острым недостатком разменной монеты «...многие из предприимчивых людей занялись новым видом спекуляции: припрятыванием мелких денежных знаков и торговым разменом на них крупных кредитных билетов».[1997]
И все же размах «спекуляции» на Урале в 1918 г. был, видимо, существенно меньшим, чем в соседнем Поволжье. Екатеринбургский активист кооперативного дела И. Панин, посетивший в августе 1918 г., когда Южный и Средний Урал попал под контроль антибольшевистских режимов, съезд кооператоров в Самаре, с изумлением и беспокойством, как на малознакомое явление, взирал на массовую коммерческую лихорадку самарского населения:
«Живя в Екатеринбурге, в условиях кипучей кооперативной и общественной работы, как-то многое не видишь, многое ускользает из поля зрения.
В дороге и, особенно, в Самаре, живя просто обывателем, пришлось наблюдать людей и жизнь в их неприкрашенном виде.
И что бросается в глаза — это масса, неисчислимое количество спекулянтов, появившихся на Руси...
Нет табаку... Ни в одном магазине вы не найдете ни одной папироски, а между тем на всех перекрестках, у табачных магазинов, у гостиниц, у булочных, у номеров, у театров — вы видите сотни и тысячи продавцов папирос и табаку...
Папиросы, гильзы, махорка, сигары — все вы найдете у этих продавцов по сумасшедшим ценам...
Идите на толчок — там найдете мануфактуру, золотые часы, мебель, сахар, одним словом, все, чего нет в магазинах... В газетах пестрят объявления о продаже "случайных" вещей, сходите, и вы увидите, что это не случайная продажа, а форменная спекуляция...
Спекулируют 70 процентов жителей... Всем, чем угодно... Покупают по карточкам, из-под полы и передают друг другу... Люди ходят по толчкам, по квартирам, скупают все, что попадет под руку и перепродают.
И самое скверное во всем этом — это полное отсутствие сознания подлости такого рода занятий...
"Чего особенного? — купил-продал..."
Я видел несколько чиновников, получающих хорошее жалование, занимающихся перепродажей чая... Купят чай в магазине, перепродадут его на край города или приезжим, наживут деньги и радуются:
"Заработали"...
Склонность к легкой наживе сильно распространилась среди русского народа...
В этой атмосфере растут и воспитываются дети...
Ко всем ужасам переживаемого: убийствам, грабежам, насилиям — присоединяется еще это легкое и ненаказуемое преступление — спекуляция, ядом отравляющая души людей...».[1998]
Дух наживы в 1918 г. делал серьезные шаги в уральской деревне, попавшей в сферу интересов мешочников из Европейской России. Комментируя факты хлебной «спекуляции» в селе Топорнино Уфимского уезда, где пуд сеянки стоил 30-32 р., ржаной муки — 7-8 р., а продавался в Уфе и Бирске соответственно по 50 и 12-22 р., местный корреспондент сокрушенно писал: «Когда-то считалось зазорным наживать копейку на копейку, а теперь у нас в Топорнине не стесняются 3 копейки на копейку наживать, воспевая хвалу Господу Богу».[1999] Поздней весной - ранним летом 1918 г. в Вятской губернии пароходы по Волге и Вятке были переполнены в основном мешочниками. До 5 тыс. мешочников скопилось в июне 1918 г. в Уфимской губернии на Бирских пристанях.[2000]
Распространение самодеятельной торговли, угрожающей продовольственной политике властей, заставляло их принимать ответные меры. С мая 1918 г., согласно постановлению ВЦИК, мешочники и крестьяне, продающие им продукты, были приравнены к врагам народа.[2001] Экстренные меры принимали и местные власти на Урале. Для прекращения «спекуляции» и вывоза хлеба из Вятского уезда в сентябре 1918 г. на станциях и разъездах были выставлены заградительные отряды численностью по пять человек. По полтора пуда хлебопродуктов на каждого члена семьи до 1 октября было разрешено провозить только столичным рабочим, имеющим на руках удостоверения профсоюзов, фабрично-заводских или советских учреждений столиц.[2002]
2000
Все для трудящихся! 1918. 20 июня; Вятский голос. 1918. 26 мая; Известия (Уфа). 1918. 2 июля.
2001
См.: Давыдов А.Ю. Мешочничество и советская продовольственная диктатура. 1918-1922 годы // Вопросы истории. 1994. №3. С. 46.