Речь шла не только о бедности земских органов, но и о том, что крестьянство ломало систему самоуправления изнутри: волостные земства на практике подменялись волостными собраниями, выбывающие гласные заменялись не кандидатами по спискам, а вновь избранными на волостных собраниях, без участия остального населения. Состав волостных земских управ также определялся не земским, а волостным собранием. Крестьянская общинная практика, таким образом, восторжествовала. «При таком положении вещей, — подводился итог в докладной записке, — утрачивается сама идея земства и под видом земства продолжает существовать прежняя волость со свойственными ей специфическими особенностями...».[135]
Областное правительство Урала в лице его уполномоченных столкнулось на местах не только с безжизненным или своевольным земством, но и с активностью и произволом военных властей и чехословаков. Соседство различных властных структур с одинаковыми задачами крайне дестабилизировало ситуацию и в других частях Урала. Так, в Оренбурге осенью 1918 г. параллельно действовали земство, правительство Башкирии и войсковое казачье правительство. Оказавшееся в положении «пасынка» власти и доведенное до отчаяния собственным бессилием, губернское земство даже подняло вопрос о целесообразности в таких условиях расчленить Оренбургскую губернию и присоединить ее уезды к прилегающим губерниям.[136] К этому же времени относится едкая реплика челябинской газеты: «...в общей современной разрухе у нас, в Челябинске, столько развелось канцелярий, что, как говорится, — где ни плюнь, а в канцелярию попадешь».[137] Неурегулированность отношений между региональными правительствами прибавляла дополнительные сложности в управление подведомственными территориями.[138] Все это делало естественным курс администрации на жесткую централизацию власти, которая в условиях гражданской войны вела к установлению военной диктатуры. Однако и после ноябрьского государственного переворота 1918 г. в Омске хаос в системе управления устранить не удалось. Так, в прифронтовых районах была введена должность главного начальника края — Уральского, Самаро-Уфимского, Южноуральского — с полномочиями генерал-губернатора. Создание этого института не внесло, однако, упорядоченности в управление. Чиновники столь высоких рангов оказались в зависимости от военных властей (если не совмещали эти посты). Должность главных начальников Уральского и Самаро-Уфимского краев в апреле 1919 г. была упразднена. Один из них — ведавший Уралом С.С. Постников, — оказавшись в зависимости от командующего Сибирской армией Р. Гайды, сам подал в отставку, изложив ее мотивы в пространном письме в Совет министров.[139] Особую озабоченность главного начальника края вызывали некомпетентное и безапелляционное вмешательство военных властей в гражданское управление, беспорядочность действий и медленность решений ведомств в Омске, ограниченность прав местной администрации, нищета земских учреждений. Подводя черту под многочисленными проблемами, справиться с которыми ему не представлялось возможным, С.С. Постников писал:
«Руководить краем голодным, удерживаемом в скрытом спокойствии штыками — не могу. Не могу удержать промышленность в таких условиях здесь, при бездействии министерства торговли и промышленности в Омске. Не могу бороться с военной диктатурой. Не могу изменить порядок хода дел в Омске: для того не призван и не компетентен».[140]
Видимо, бессилие власти имел в виду и А.В. Колчак, бросивший в разговоре с премьер-министром В.Н. Пепеляевым 20 июля 1919 г., на закате своего господства, знаменательную реплику: «Знаете, не кажется ли вам, что диктатура должна быть действительно диктатурой?» [141]
Возвращение большевистской власти на Урал с прекращением боевых действий в регионе летом 1919 г. не внесло порядка в сферу управления. Вернувшись на Урал победителями, большевики вновь прибегли к практике создания переходных и чрезвычайных структур управления конца 1917 - начала 1918 г., на этот раз насадив их предельно густо. Если в 1918 г. в стране, по данным Н.Ф. Бугая, существовало 659 военно-революционных комитетов, то в 1919-1920 гг. 26 459, в том числе на Урале — более 400.[142] Последняя цифра, впрочем, нуждается в корректировке в сторону увеличения. По последним данным, только в Челябинской губернии армейскими организаторами и инструкторами в июле-августе 1919 г. было создано 277 волостных и станичных ревкомов и более 1,5 тыс. сельских, поселковых и железнодорожных; в Оренбургской губернии — 208 станичных и поселковых ревкомов.[143]
138
Конкуренция между областными правительствами Поволжья и Сибири порой приобретала комичные формы. Обе стороны, например, имели друг у друга аккредитованных послов, которых, однако, не пускали даже на открытые заседания правительств, а их корреспонденция подвергалась перлюстрации (ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 179. Л. 148).
141
Развал колчаковщины (из дневника В.Н. Пепеляева) // Красный архив. 1928. Т. 6 (31). С. 62.
142
См.: Бугай Н.Ф. Чрезвычайные органы Советской власти: ревкомы 1918-1921. М., 1990. С. 290-293.