Бедственное положение, в сочетании с легализацией товарно-денежных отношений и отсутствием действенных государственных мер регулирования проблемы продажной любви и женской безработицы, дало зеленый свет развитию проституции. Только за июль-ноябрь 1921 г. оренбургская милиция обнаружила 58 домов терпимости (почти в четыре раза больше, чем накануне мировой войны!) и зарегистрировала 137 проституток. Центральные улицы Уфы летом 1922 г., по выражению очевидцев, «кишели» публичными женщинами.[2040] Проституция, как и «спекуляция», в годы революционных потрясений претерпела эволюцию от профессиональной коммерческой деятельности к массовому способу добывания куска хлеба, превратившись в будничную, «нормальную» технику борьбы за существование в экстремальной ситуации.
Для тех, кому эта, весьма сомнительная, форма выживания оказалась недоступной, оставалось последнее средство пассивного приспособления к катастрофической ситуации — нищенство, широко распространившееся в молодой Советской России среди женщин, детей и стариков. К нему, как к последней возможности поддержать полуголодное существование, прибегали самые обездоленные и беспомощные. По мере материального оскудения страны количество нищих росло при одновременном понижении шансов спастись, рассчитывая на сочувственную помощь беднеющего населения и далеко не милосердного государства. Последнее пыталось искоренить сбор милостыни, время от времени объявляя это занятие преступлением. Так, пермский губисполком в конце октября 1918 г. объявил, что нищенство «совершенно уничтожается», будет караться, как позорное дело, а виновные будут привлекаться к суду революционного трибунала. Впредь нищие были обязаны обращаться в отдел социального обеспечения, который, при необходимости, мог взять их на полное иждивение.[2041]
Средств, однако, не хватало не только на нищенствующих, но и на оплату труда рабочих и служащих. Если люди, имевшие работу, страдали от убогости системы снабжения, то о бедствиях социально слабых слоев населения — детей, безработных, пенсионеров, инвалидов — можно только догадываться. Детские хлебные пайки в Вятке в июне 1921 г. составляли всего 3/8 фунта в день, детская сахарная норма в сентябре того же года колебалась от 3/4 до 1/4 фунта в месяц.[2042] В Челябинской губернии с миллионным населением в январе 1922 г. на социальном обеспечении находились всего 27 625 членов семей красноармейцев, 18 484 пенсионера, 1084 инвалида.[2043] В августе 1922 г., когда размер месячного хлебного пайка рабочих и служащих перевалил за пуд, безработные получали всего 10-20 фунтов хлеба, пять фунтов мяса и четверть фунта кофе. Пенсии в это время выдавались в сумме 600-900 р., на которые на рынке можно было приобрести один-полтора пуда ржаной муки или 9-13 фунтов мяса.[2044]
Поэтому в отношении занятых этим родом деятельности преобладали принудительные меры крайне низкой эффективности. Отправка бездомных детей в приемные пункты и приюты в большинстве случав оканчивалась плачевно: смертью от голода или болезни, или побегом. Ресурсов на содержание приютов недоставало, что в сочетании со злоупотреблениями служащих детских учреждений делало жизнь в них менее привлекательной, чем бездомное скитание. Детские приемники нередко работали в режиме ночлежки: в них приходили только поспать. Так, о приютах Челябинска 1920 г. в докладе в коллегию губернского отдела народного образования сообщалось: «Дети уходят днем искать себе развлечения, заработка, труда, приходят на обед и опять уходят и уже возвращаются поздно ночью».[2045]
Апогеем нищенства стало время голодной катастрофы 1921-1922 гг. По деревням, из волости в волость, тянулись вереницы нищих по 30-40 человек, прося хлеба. Многие из них проделали долгий путь. В Вятской губернии большую их часть составляли татары из Поволжья, в Челябинской губернии — жители башкирских кантонов. Пустели и уральские деревни и станицы самых голодных районов. Мужчины искали заработков на стороне, дети — милостыни. Для присмотра за хозяйством оставались одни женщины. Резко увеличилось количество детей улицы, — раздетых, разутых, днем собиравших милостыню, ночью спящих без крова, где придется.[2046] Беспомощных, неспособных к нищенству, обреченных на голодную смерть малолетних детей крестьяне все чаще приводили в приюты с просьбой взять их на содержание. Поскольку за недостатком мест устроить детей в приемники чаще всего не удавалось, наблюдалось массовое подкидывание детей в волостные исполкомы, приюты и прочие учреждения.[2047]