Отсутствие опытных кадров и материальных средств, необходимой информации и связей между территориями делало скорое восстановление порядка более чем сомнительным. В Пермской губернии, например, оперативная координация деятельности властей тормозилась, помимо прочего, тем, что на всем ее пространстве работало лишь 77 телефонных аппаратов — от 24-х в Перми до 4-х в Соликамске.[144] Особенно плачевным было положение властных структур в сельских и горнозаводских населенных пунктах. Типичным является сообщение уполномоченного Екатеринбургского губчека за последнюю неделю ноября 1919 г.:
«...политическая и советская работа в Кушвинском заводе поставлена очень слабо. Местный партийный комитет работает вяло. Исполком не знает работ его отделов, оторван от отделов. Состав местного партийного комитета и исполкома плохой. Старых, опытных партийных и советских работников нет... Отношение местного населения к исполкому крайне недружелюбное».[145]
Не улучшилась ситуация и в следующем году. В сводке Пермской губчека о политическом положении за вторую половину июня 1920 г. значилось, что «в работе... гражданских учреждений в некоторых местах замечается хаос, в котором сам черт сломает ногу».[146] Тогда же информационная сводка секретного отдела ВЧК сообщала о положении в некоторых уездах Пермской губернии:
«Деятельность некоторых волисполкомов по губернии приносит больше вреда, чем самая энергичная антисоветская агитация. В Осинском и Усольском у[ездах] идет повальное кумышковарение, в волисполкомах, начиная с председателей и кончая милицией. В Чердынском и Усольском у[ездах] в работе волисполкомов замечается халатность».[147]
Перманентная слабость власти, соседство враждующих инстанций преследовали Малую Башкирию до конца ее существования. В резиденции Башревкома в Стерлитамаке царило двоевластие, которое пытались нейтрализовать созданием третьей силы — чрезвычайной тройки под председательством представителя центра.[148] После одностороннего решения Москвы о предельном ограничении автономии и ликвидации небольшевистского Башревкома Башкирия в течение июня 1920 г. фактически оставалась без какой-либо власти.[149]
Одной из самых больных проблем была нехватка профессиональных работников. С ней уральские большевики столкнулись еще в конце 1917 г. в связи с беспрецедентно массовым и длительным саботажем служащих государственных учреждений, особенно в Уфе и Екатеринбурге. Смягченный при «белом» управлении уральскими территориями, дефицит работников вновь стал актуальным по завершении гражданской войны на Урале. Советские учреждения пополнялись людьми с весьма сомнительной лояльностью по отношению к новой власти. Это было особенно характерно для сельской местности. В октябре 1919 г. орган Уфимского губернского комитета РКП(б) с раздражением констатировал, что «местные деревенские власти, оторванные от центральных органов, называя себя коммунистами, ведут контрреволюционную работу, восстанавливая таким образом крестьян против Советской власти».[150] Немногим лучше обстояли дела в губернских центрах. В октябре 1920 г. исполком Вятского городского Совета за непосещение заседаний этого учреждения исключил 30 человек.[151]
Вместе с тем, жесткость переходов власти за пределами городов несколько смягчалась тем, что руководство сменявшими друг друга органами сплошь и рядом осуществлялось, за неимением иных кандидатур, одними и теми же людьми. При этом сама смена режимов приобретала фиктивный характер. Так, в Кособородской станице Оренбургской губернии одно и то же лицо — казак М.В. Петров — на протяжении 1917-1919 гг. поочередно избирался атаманом станицы, председателем Совета казачьих и бедняцких депутатов, вновь атаманом, членом ревкома и Совета.[152]
В отсутствие профессионалов большевикам не оставалось иного выбора, как по возможности руководствоваться при отборе кадров их политической лояльностью: органы власти, особенно в городах, все в большей степени пополняли «совместители» из ответственных партийных работников. Тем самым, тенденция к слиянию большевистских партийных структур с институтами управления становилась все более отчетливой и неизбежной.