Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917-1922 гг.

К этим обстоятельствам присоединилось пагубное влияние сухого закона. Место профессионально изготовленных алкогольных напитков прочно заняли суррогаты — денатурат, политура и самогон, о качестве которых современники писали: «Самогонка представляет собой желтоватую бурду с сильным и весьма неприятным запахом перегорелого спирта; вторая и третья выгонки браги — светлее».[2264]

Лишь единицы, имевшие официальный или нелегальный доступ к государственным запасам продовольствия, могли на исходе рассматриваемого периода позволить себе питаться по образцам, более или менее приближенным к дореволюционным стандартам российского города. Стихотворный дневник контролера семенного хлеба в Оренбургском губернском земельном отделе А. Сударева дает представление о дневном рационе, находившемся в разительном контрасте с моделью питания большинства жителей ранней Советской России. В записи за 20 марта 1922 г. автор дневника подробно, с обстоятельностью человека, недавно пережившего ужасы голода, описывает структуру своего питания в будний день:

«Жизнь моя течет прекрасно,
Я живу, как сибарит,
Деньги водятся в кармане,
Я обут, одет и сыт.
Утром пью чай на квартире,
С хлебом, с мясной колбасой,
Днем обедаю в гостинной,
Ем бефстроган заливной.
Захожу после обеда
В ресторан пить молоко,
Выпиваю кофе сладкий,
Иногда пью спирт-вино.
Каждый день веду расходы
Чуть ни в миллион рублей
Расточаю блага жизни
Для себя во вред людей».[2265]

Двумя днями позже А. Сударев описал свой выходной день, проведенный дома, без услуг элитарной системы «общественного» питания:

«Утром, как встал — съел фунт белого хлеба,
Выпил за чаем бутыль молока,
В полдень съел фунт колбаски цековой
С фунтиком рисового пирога.
К вечеру в кухне обед приготовил
В универсальном своем котелке:
Я положил в него фунтик сосисок
И фунт капусты, печеной в муке.
Вечером, как засветилась лампада,
Выпил стакана четыре чайку,
Съел кусок хлеба со сливочным маслом,
Съел леденец и кусок сахарку.
А перед тем, как на сон отправляться,
Снова развыпил бутыль молока,
Съел кусок хлеба с печеной колбаской
И затянулся куреньем слегка».[2266]

По подсчетам «поэта», в тот день потакание желудку обошлось ему в 800 тыс. старых рублей — примерно в два раза больше средней месячной зарплаты, принятой в том месяце в качестве обязательной нормы профсоюзами соседней Челябинской губернии. На потраченную им сумму можно было купить на оренбургском рынке пуд муки. Нет сомнений, что такие траты на питание были редким, почти патологическим исключением, доступным отдельным баловням судьбы. Удел абсолютного большинства обитателей городов России в начале НЭПа был совершенно иным: вынужденное затягивание поясов, постоянный лихорадочный поиск пропитания, огрубление рациона и переход к крестьянской рецептуре приготовления пищи характеризовали трансформацию потребительской культуры горожан. Приспособление деревни к голодным временам происходило по иному, отчасти проверенному веками, отчасти пугающе новому, сценарию.

Суррогаты, или чудесное превращение ржаного хлеба в белый.

 В отличие от городского населения, крестьяне имели собственную, отработанную веками практику выживания в условиях голода. Сам земледельческий календарь российского крестьянства, расписанный по дням и часам, отражал горький опыт неурожаев. Для неурожайных лет предусматривалось определенное разделение труда: трудоспособные мужчины покидали деревню в поисках заработка и продовольствия в не пострадавших районах; старики, женщины и дети уходили нищенствовать. Предварительно распродавался скот и имущество для получения хлеба. В последнюю очередь крестьянская семья расставалась с дойной коровой и рабочей лошадью. Оставшиеся в деревне переходили на питание суррогатами хлеба, рецепты которого передавались из поколения в поколение, и мясом павших животных, для прокорма коров, лошадей с крыш снималась солома.

Наиболее отчаянные или отчаявшиеся крали съестное у соседей, рискуя быть забитыми до смерти всем миром.[2267]

2264

Оренбургское земское дело. 1917. 12 нояб.

2265

Цит. по: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920-1921 гг. и Южный Урал. Оренбург, 1999. С. 305.

2266

Там же. С. 306.

2267

Подробнее см.: Smith R.E.F. Bread and salt: a social and economic history of food and drink in Russia. Cambridge, 1984. P. 327-356; Кондрашин В.В. Голод в крестьянском менталитете // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.): Материалы международной конференции. М., 1996. С. 115-123.