Вместе с тем, радикальные изменения в составе и пропорциях деревенской пищи отражали и, в свою очередь, обусловливали, серьезные сдвиги в самосознании крестьянства и организации его повседневной жизни, толкая их в сторону дальнейшей примитивизации.
Пожалуй, самым страшным симптомом культурных подвижек российского крестьянства в 1921-1922 гг. было употребление в пищу человеческого мяса — явление, крайне редкое в дореволюционной Европейской России, табуизированное в большинстве культур.[2290] На Урале этот феномен получил массовое распространение. Его эпицентром стал Южный Урал, где зафиксированные случаи людоедства измерялись четырехзначной цифрой. Их абсолютное большинство — 1899 случаев трупоедства и 64 убийства с целью употребления в пищу — было зарегистрировано к лету 1922 г. в Башкирии. Статистики каннибализма по Челябинской губернии за весь период голода не обнаружено, однако фрагментарные сведения говорят о его размахе: только в августе 1922 г. в губернии было выявлено 98 случаев людоедства.[2291]
По многим косвенным данным можно предположить, что реальные масштабы каннибализма были еще значительнее. Организованный, целенаправленный сбор сведений о людоедстве в условиях массового голода и распада и без того слабых структур власти в деревне был затруднителен, хотя само выявление фактов людоедства сложностей не представляло. Крестьяне-людоеды действовали почти открыто, не таясь, при задержании покорно и равнодушно сознавались в употреблении человечины. Обнаружить каннибалов в голодающей деревне было нетрудно: дым над печной трубой в условиях полного отсутствия продуктов часто служил верным сигналом страшного кулинарного действа. Однако их и не искали, заставая на месте преступления чаще всего случайно. Типичный эпизод, происшедший поздней зимой 1921-1922 гг. в Верхнеуральском уезде, живописала челябинская газета:
«Людоедство было обнаружено случайно: у одного домохозяина... была украдена овца, для розыска вора сельсовет устроил подворный обыск, отрядив для этого надежных граждан поселка. Производившие обыск решили искать по тем дворам, над которыми курился дым, и в первом же таком дворе они наткнулись на картину приготовления пищи из человеческого мяса. От большого котла, вмазанного в очаг, валил на всю избу пар. Несколько горящих голодным безумием глаз впились в содержимое котла... На вошедших никто из ожидающих еды даже не посмотрел.
— Что у вас варится в котле? — и в ответ услышали могильно-спокойный ответ: — Человечина...
Произвели допрос и следствие. Оказалось, что людоедами был зарезан знакомый башкирин, который, пробираясь куда-то в поисках пищи, зашел к ним ночевать. Через несколько дней вся эта семья, за исключением одного человека, умерла от голода».[2292]
Было бы очевидным упрощением объяснять массовую вспышку людоедства на Урале исключительно беспрецедентными масштабами голода, усугубленного вялостью предпринимавшихся властями контрмер. В поисках обстоятельств, благоприятствовавших распространению каннибализма, целесообразно задаться вопросом: был ли этот феномен проявлением алиментарного (голодного) бешенства и маразма или же воплощением трезвого расчета на выживание?
Внутреннее преодоление запрета на употребление в пищу человеческого мяса только на первый взгляд представлялся следствием голодного умопомрачения. При внимательном рассмотрении этого феномена укрепляется впечатление осмысленного поведения первых «советских людоедов».
Прежде всего, следует подчеркнуть, что крестьянские поведенческие стереотипы во время голода вообще не отличались человеколюбием: «Они не всегда гуманны, но глубоко рациональны, так как направлены на выживание, сохранение наиболее дееспособных членов семей, способных к продолжению хозяйственной деятельности».[2293]
Сельская техника выживания включала, помимо прочего, такие способы, как отказ в исключительных обстоятельствах от кормления стариков и маленьких детей, чтобы сохранить пищу для старших детей и взрослых. В 1921-1922 гг. стратегия выборочного спасения близких приобрела в голодных районах массовый и радикальный характер. В январе 1922 г. в станичные исполкомы Верхнеуральского уезда было направлено официальное обращение уездной комиссии помощи голодающим следующего содержания:
2290
Подробно о каннибализме как культурном феномене европейской и мировой истории см.: Sanday P.G. Divine Hunger. Cannibalism as a Cultural System. Cambridge, 1986; Bonnasie P. Op. cit.