«За последнее время многие родители или родственники из уезда привозят своих детей в город и оставляют их на постоялом дворе, а сами под тем или иным предлогом скрываются. Оставленные бедные дети отправляются по городу отыскивать своих родителей и родственников, досыта наплакавшись, окончательно обессилев, зачастую замерзают на улице. А поэтому Укомиссия предлагает станисполкому широко объявить населению, прекратить эту безнравственную свалку детей, и в будущем виновные будут строго наказаны».[2294]
В докладе Яранского уездного комитета помощи голодающим за март 1922 г. описывался аналогичный случай избавления от детей.[2295] Летом 1922 г. в Белебеевском уезде Уфимской губернии сельские сходы принимали решения, обрекавшие обессилевших от голода односельчан на верную смерть: «На общих собраниях выносятся постановления, чтобы не давать пайков безнадежно слабым, а помогать только тем, которые держатся на ногах».[2296]
На сельских собраниях в Уфимской губернии открыто звучали требования узаконить каннибализм. В январе 1922 г. в Идрисовской волости Златоустовского уезда «...отцы требовали от местных властей разрешения на убой своих детей»; в Белебеевском уезде голодающие предлагали: «...прежде чем погибнуть всем, надо заколоть и съесть председателей и членов исполкомов, как получающих государственный паек».[2297]
Помимо многовекового опыта хладнокровного отказа от спасения одних в пользу других распространению каннибализма способствовали и другие обстоятельства. Предыдущие испытания, особенно год гражданской войны, невероятно понизили цену человеческой жизни и выработали равнодушие к картинам смерти. Участие в боевых действиях и всплеск массовой бытовой преступности вовлекли значительные слои населения в практику насилия и убийств, в том числе социально одобряемых. Большинство крестьян либо само участвовало в страшных расправах над ворами, либо разделяло ответственность за самочинные убийства, одобряя принятие самосудных приговоров на сельских сходах.
Кроме того, в 1921-1922 гг. невероятно повысилась доступность человеческого мяса. Беззащитные, ослабленные голодом люди блуждали по дорогам и сами стучались в дома, прося ночлега. Неубранные трупы лежали на дорогах и улицах. Покойники, которых некому было хоронить в промерзшей земле, складировались и месяцами лежали в сельских амбарах и кладбищенских ледниках. Склады трупов часто становились объектом повышенного внимания голодных, опустошавших хранилища-холодильники путем кражи или сговора с охраной. В крестьянских избах, среди живых, лежали умершие от голода родственники, смерть которых не регистрировалась, — не было сил дойти до сельского совета или он был пуст. Искушений отведать человечины было более чем достаточно.
Наконец, употребление человеческого мяса аграрным населением, «ядро» питания которого составляла растительная, а не животная пища, облегчалось тем, что прежние столовые привычки крестьян оказались нарушенными: поеданию человечины предшествовало длительное, за неимением хлеба и его суррогатов, использование в пищу исключительно мяса: сначала — домашней птицы, крупного и мелкого скота, затем — дойных коров и лошадей, а после их истребления — мяса животных, ранее не годившихся для еды: кошек, собак, грызунов. От этих кулинарных экспериментов до утоления голода себе подобными оставался один шаг.
В этой связи обращает на себя внимание удельный вес представителей башкирского населения, относительно недавно и частично перешедшего от кочевого скотоводства к оседлому образу жизни, среди арестованных каннибалов Южного Урала. В структуре питания башкир, особенно горных, традиционно роль основной пищи играли не злаки, а мясо. В уголовных делах об употреблении человечины в пищу башкирские фамилии встречаются очень часто.[2298]
Добыча человеческого мяса была организована «артельно» — семьей или группой односельчан. Это обеспечивало больший успех в преодолении сопротивления жертв. Группы каннибалов составляли от двух до десятка человек, одиночки являлись скорее исключением.[2299] В выборе жертвы также был определенный резон. Чаще всего заманивались знакомые или дети — те, кого легче было зазвать в дом и от кого не ожидалось серьезного отпора. Так, в феврале 1922 г. две женщины — П. и Е. Новиковы — в поселке Наследницком Троицкого уезда зарезали троих детей, взяв их из детской столовой якобы для того, чтобы отогреть дома. Возможно, на совести людоедов из этого поселка были и четверо других детей, бесследно пропавших из столовой.[2300]
2298
РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 656. Л. 1-45; ЦГИА РБ. Ф. Р-101. Оп. 1. Д. 68. Л. 1-54; ОГАЧО. Ф. Р-380. Оп. 2. Д. 5, 7.