В мае 1922 г., когда голодная катастрофа на Урале достигла апогея, в одной из екатеринбургских газет появилась заметка местного врача, полная опасений за будущее страны. Автор склонялся к пессимистическому прогнозу:
«Перед нами, современниками переживаемого голода, проходят потрясающие картины голодной смерти, поедания людьми падали, поедания человеческих трупов, поедания родителями своих детей и прочее. Такой голод, какой переживает ныне Россия, явился фактором, двигающим нацию к вырождению».[2314]
Врач писал о вырождении в прямом смысле слова — о расстройстве физического и психического здоровья населения, о неспособности поколения, пережившего голод 1921-1922 гг., дать полноценное потомство. Эта озабоченность разделялась многими, прежде всего медицинскими кругами, специалистами в области эпидемиологии и гигиены.
Однако тревожные настроения в начале 20-х гг. царили не только в медицинском цехе бывшего российского «образованного общества». Ощущение завершенности страшного, катастрофического периода стимулировало обращение интеллигенции, и прежде всего оказавшейся за пределами России, к своему «профессиональному» занятию — интерпретации происшедшего. Выступления П.А. Сорокина о «биологизации» и «криминализации», о культурной деградации тех, кто остался в России, вызвали в эмигрантской среде не только шок и растерянность. Ощущение, что нечто страшное и необратимое происходит с духовной организацией соотечественников, нарастало. Безусловный оппонент крайностей позиции П.А. Сорокина и знаковая фигура в российском дореволюционном освободительном движении, Е.Д. Кускова писала:
«Да, есть от чего впасть в панику... Там, внутри, не раз охватывало нас за это время паническое состояние. И вовсе не личные ужасы придавливали больнее всего. А вот это сознание, что в огне разложения горит что-то основательное, сгорает душа народа, искажается уродливой гримасой лик человеческий, — это сознание было мучительно, оно придавливало, принижало дух. [...]
Лишь немногие люди, единицы, какими-то судьбами сумели оградить свою независимость. Остальные — подвергнулись не только внешней, но и внутренней трансформации.
Многие люди стали неузнаваемы».[2315]
В это же время в Берлине Н.А. Бердяев писал этюд «Новое средневековье», принесший ему европейскую известность. Осмысливая катастрофический характер эпохи, он констатировал глубинные и необратимые перемены в российской человеческой «породе»:
«В русской революции победил новый антропологический тип. Произошел подбор биологически сильнейших, и они выдвинулись в первые ряды жизни. Появился молодой человек в френче, гладко выбритый, военного типа, очень энергичный, дельный, одержимый волей к власти и проталкивающийся в первые ряды жизни, в большинстве случаев наглый и беззастенчивый. Его можно повсюду узнать, он повсюду господствует.
Это он стремительно мчится на автомобиле, сокрушая все и вся на пути своем, он заседает на ответственных советских местах, он расстреливает и он наживается на революции. [...] Чека также держится этими молодыми людьми. [...] В России, в русском народе что-то до неузнаваемости изменилось, изменилось выражение русского лица. Таких лиц прежде не было в России. [...] Самая зловещая фигура в России — это не фигура старого коммуниста, обреченная на смерть, а фигура этого молодого человека».[2316]
Два года спустя, в 1925 г., нелегально пробравшийся в Россию в поисках сына В.В. Шульгин, в недавнем прошлом — видный консервативный политик и блестящий публицист, на каждом шагу подмечал симптоматичные перемены, в которых, правда, чаще всего угадывалось прошлое, одетое в причудливые «советские» формы. Но встречалось ему в пути и небывалое, непохожее на дореволюционную жизнь. Так, в поезде, тянувшемуся из Петрограда в Москву 18 часов, В.В. Шульгина поразило упорное, ни разу не прерванное молчание его попутчиков, по поводу чего он лаконично заметил: «Не очень принято в СССР разговаривать с незнакомыми. Вышколила Чека».[2317]
Современники подмечали достаточно примет вступления России в качественно новый период. Страна и люди были не те, что раньше. Чудился обрыв времен, распадение ткани истории.
2315
Кускова Е.Д. А что внутри? // Литература русского зарубежья: антология. Т. 1. Кн. 1. М., 1990. С. 417.