Частичный переход к экономическим методам регулирования производства отразился на положении рабочих двойственным образом. В 1921 г. началась перерегистрация кадров, повлекшая неизбежные увольнения принудительно привлеченных и, следовательно, недобросовестно работавших. Введение новой тарифной системы привело к преобладанию в начале 1922 г. сдельной оплаты труда, заключению коллективных тарифных соглашений и росту зарплат и норм снабжения продовольствием. Это не означало, конечно, что НЭП изначально был временем благоденствия для трудящихся. Оплата труда рабочего металлопромышленности, выросшая с середины 1921 г. за год в два раза, составляла в сентябре 1922 г. 9,14 довоенных рублей, т.е. была втрое ниже дореволюционной, и выплачивалась со значительными задержками.[283]
С другой стороны, для людей, потерявших работу, начало НЭПа было сопряжено с новыми бедствиями. Количество безработных поступательно росло. В условиях страшного голода 1921-1922 гг. и отсутствия надежной системы социальной защиты перспектива голодной смерти для многих из них превращалась в грозную реальность. Если с 20 января по 1 сентября 1921 г. на Оренбургской бирже труда зарегистрировались 2206 безработных, из которых работу получили 1729, то на 16 декабря количество неустроенных вновь превысило 2 тыс. человек, из которых самыми многочисленными категориями были служащие советских учреждений (35%) и чернорабочие (16%). В январе-мае 1922 г. количество зарегистрированных безработных в Оренбуржье колебалось уже между 12-13 тыс. За первую половину октября 1922 г. число безработных в Екатеринбурге выросло с 879 до 3230 человек при наличии всего четырех мест, а в январе 1923 г. перевалило за 7 тыс., из которых 2/3 составляли женщины.[284] Таким образом, значительные категории городского населения, включая рабочих, мало что выиграли от «диктатуры пролетариата» и в «военно-коммунистической», и в «нэповской» ипостаси.
Восстановление уральской промышленности растянулось до второй половины 20-х гг. Лишь в 1926/27 хозяйственном году был достигнут объем продукции 1913 г. К осени 1927 г. было восстановлено 3/4 разрушенных мостов и железнодорожных станций.[285]
Сложности оздоровления индустрии Урала были связаны с хронической нехваткой ресурсов и застаревшими структурными слабостями уральского горнозаводского хозяйства, продолжавшего работать на древесном топливе. В момент учреждения Уральского металлургического синдиката в 1922 г. его уставный капитал был равен всего 6 млн. довоенных золотых рублей, или в 18 раз меньше, чем накануне Первой мировой войны.[286] В связи с разрушением финансов и стремительной инфляцией, за которой не поспевал печатный станок, задолженность государства промышленности Урала к 1 апреля 1922 г. достигла 260 млрд. р. [287] Выход из затруднительного положения в начале 1923 г. стал осуществляться за счет консервации (вплоть до ликвидации) ряда металлургических предприятий. Эта мера обеспечивала концентрацию производства при максимальной экономии средств и дала ограниченный эффект роста промышленного производства. Хроническую слабость уральской промышленности, усугубившую бедствия 1917-1922 гг., удалось преодолеть лишь в период сталинской индустриализации 30-х гг. и на совершенно иных организационно-технических основаниях.
По сравнению с крахом промышленности Урала в 1917-1922 гг., проходившем на фоне многолетнего застоя в ее развитии, темпы падения сельскохозяйственного производства были еще более стремительными.[288] Находясь в самом начале проекта индустриализации, экономика поздней Российской империи опиралась на обширный, хотя и начиненный многими социальными проблемами, аграрный сектор. Достаточно стабильным было сельское хозяйство Урала, юг и юго-запад которого был представлен процветавшими земледелием и скотоводством Оренбургской и Уфимской губерний, производивших обильную сельскохозяйственную продукцию. По душевому земельному наделу и остроте социальной напряженности регион, как уже упоминалось, выгодно отличался от Центральной России. Потери, вызванные мировой войной, переживались уральской деревней и казачьей станицей менее болезненно, а 1917 г., благодаря богатому урожаю, казалось бы, ничем не грозил сельскому хозяйству, несмотря на революционные потрясения в столицах и смену власти в стране. Так, в Оренбургской губернии в 1917 г. было собрано 29,1 млн. пудов пшеницы, что было больше предыдущего урожая на треть. Особенно высокой была урожайность в Челябинском уезде, превышавшая показатели 1916 г. по основным зерновым культурам на 24-234%. Осенью 1917 г. специалисты исчисляли излишки хлебов нового урожая в Оренбуржье более чем в 3 млн. пудов.[289]
284
Степная правда. 1921. 8 сент., 21 дек.; Завод и пашня. 1922. 1 июня; Уральский рабочий. 1922. 21 окт.; ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 532-6. Л. 14.
288
Подробнее см.: Телицын В.Л. Сквозь тернии «военного коммунизма»: крестьянское хозяйство Урала в 1917-1921 гг. М., 1998.