Боль учит нас, что мы не можем выпрыгнуть из своего тела и не можем по достоинству оценить, что значит жить без боли. Но не только: еще благодаря ей мы узнаем о собственном отношении к другим людям и о том, как они относятся к нам. Если я и смог вынести что-то полезное из своего опыта жизни с хронической болью, то только слепое сострадание ко всем. Внимание к собственным страданиям больше похоже на внимание к другим людям, чем могло бы показаться.
Чтобы это понять, нужно немного углубиться в «теорию морали» – раздел философии, стремящийся сформулировать стандарты того, что такое хорошо и что такое плохо. Одна из ключевых идей современной теории морали – «обособленность людей» (separateness of persons)[68]: этические компромиссы, имеющие смысл в жизни одного человека, теряют смысл, если затрагивают других конкретных людей. Если вы запланировали лечение корневого канала зуба, вы в ближайшем будущем компенсируете свои страдания избавлением от последующих страданий – более сильных болей: такой компромисс или обмен абсолютно рационален. Однако заставлять страдать одного человека, чтобы избавить от страданий другого, нормальным не считается. Вся разница – в обособленности людей.
Та же мысль актуальна, когда на кон поставлено страдание многих. Предположим, вам нужно выбрать – спасти одного человека от мучений, которые продлятся час, или избавить множество людей от легкой головной боли. Есть ли какое-то число, порог, на котором вы бы предпочли спасти много людей, а не одного? Возьмем страдания сифилитика Альфонса Доде. Вот строчки из его фрагментарных дневников:
Странные боли, жгучая боль пронзает все тело, режет его на куски, будто прожигает… Распятие. Вот на что это было похоже прошлой ночью. Крестные муки: страшное выкручивание рук, ног, коленей; нервы напряжены и натянуты до предела. Грубая веревка, обвязанная туго вокруг торса, копье, вонзающееся в ребра. Кожа, содранная с горячих, пересохших губ, покрытых коркой от лихорадки[69].
Хотя я в шутку говорю жене, что описания сифилиса у Доде кажутся знакомыми, я едва ли могу представить, каково ему пришлось. Если бы мы могли выбирать – облегчить его боль или легкую мигрень у тысячи человек, я уверен, что мы должны были бы спасти Доде. А если речь пойдет о головной боли у миллиона человек, у миллиарда, у триллиона?
Философы, убежденные в обособленности людей, отрицают нарушение баланса. Облегчение легкой боли для многих независимо от их числа не может компенсировать муки одного, поскольку боль причиняет страдание разным, отдельным людям. Одно с другим не складывается. Именно поэтому имеет смысл вкладывать деньги в лечение редких, но мучительных болезней, а не в чуть более эффективные лекарства от головной боли. Малые выгоды для многих не перевешивают страданий, от которых мучаются некоторые.
Все выглядит иначе, когда в дело не вовлечены отдельные, обособленые друг от друга люди. Избавление от множества легких приступов боли одного человека, например, облегчение многолетней хронической тазовой боли может компенсировать более сильный, но краткосрочный приступ боли, который испытывает тот же человек. Если бы в природе существовала тяжелая трехчасовая операция без анестезии, которая избавила бы меня от хронической боли, мне кажется, я должен был бы согласиться на нее. Такие компромиссы имеют смысл, если речь идет об одном человеке: вместо двух тысяч недель легкой боли – примерно столько мне еще, видимо, осталось – три часа мучений. Но мы не можем распространить эту логику на кого угодно без учета обособленности людей. Если бы я мог спасти одного человека от трех часов мучений или две тысячи людей – от одной недели легкой боли, было бы неправильно спасать две тысячи. В этом смысле забота о себе совершенно не равна заботе о других.
68
Ее часто приписывают Джону Ролзу, но он таких слов не использует. Он пишет о «различии между людьми» и «множественности и различии между индивидами» (Theory of Justice [Cambridge, MA: Harvard University Press, 1971], 27, 29). Фраза, вероятно, заимствована у малоизвестного южноафриканского философа Джона Н. Финдли, который называет «разобщенность людей (separateness of persons) <…> базовым фактом этики» (J. N. Findlay.