«21 октября 1941 г.
К 11–00.
Генеральный штаб РККА, штаб Западного фронта.
Генералу армии Жукову.
Идёт бой в лесу восточнее Воробьи. Для наведения порядка расстреляно перед строем 20 человек. В одном случае пришлось применить массовый расстрел 10 человек. Противник ведёт сильный огонь по району Бухаловка.
Командующий 43 армией Голубев».
Шла война. И солдатами на ней были не ангелы. Не ангелами были и командиры. С той и с другой стороны.
Но суть Жукова — и под Ленинградом, и во время подмосковного противостояния — не в жестокости или милости к своим подчинённым, которые порой забывали об уставе и воинском долге. Таких, обладающих твёрдым характером и быстрым умом, профессионально состоятельных и умеющих брать на себя всю ответственность за возможные результаты своих решений, сейчас называют критическими менеджерами. Так вот Жуков был лучшим критическим менеджером Сталина. И Сталин переиграл своего главного противника, Гитлера, в том числе и потому, что у фюрера за всю войну не нашлось критического менеджера такого уровня ответственности в сочетании, разумеется, с высокими профессиональными, интеллектуальными и волевыми качествами. Был какое-то время Манштейн, очень талантливый и мудрый полководец, но Гитлер его оттолкнул. Был Роммель, но фюрер заподозрил его в участии в заговоре. И если Сталин по ходу войны всё глубже овладевал вопросами тактики, при этом предоставляя на поле боя всё больше инициативы военным, то его vis-a-vis всё сильнее наполнялся недоверием к своим генералам и фельдмаршалам. Гитлер не верил ни в их лояльность, ни в профессиональные способности, отстраняя от командования и отправляя в отставку, зачастую с позором, одного за другим: фон Клейста, Гёпнера, Гота… Сталин тоже убирал с фронта и отправлял во внутренние округа менее способных: Голубева, Пуркаева, Ротмистрова. Но смело выдвигал на должности командующих армиями и фронтами молодых, энергичных, честолюбивых: Рокоссовского, Черняховского, Рыбалко, Лелюшенко, Ватутина, Горбатова…
Глава двадцать седьмая
Битва за Москву
«Я позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, просил его дать приказ о начале контрнаступления…»
К середине октября положение к западу от Москвы настолько осложнилось, что из столицы в Куйбышев решили эвакуировать «часть центральных учреждений, весь дипломатический корпус, а также вывезти особо важные государственные ценности». 15, 16 и 17 октября Москву охватила паника. Руководители предприятий, высокопоставленные чиновники города, пользуясь своими возможностями, грузили на служебный транспорт ценные вещи, некоторые под шумок прихватывали заводские кассы, забивали мешки и контейнеры продуктами длительного хранения и бежали из города. Народ взбунтовался. Начались погромы. Только расстрелы остановили хаос.
В эти дни произошёл кризис в районе Варшавского шоссе на кратчайшей дороге на Москву. Части 43-й армии дрогнули и стали отходить. Немецкие танки и мотопехота в разных местах начали просачиваться через многочисленные бреши. Создавалась угроза распада центрального участка Западного фронта. Если бы это произошло, немецкие войска уже беспрепятственно хлынули бы на неприкрытый Подольск и далее до самой Москвы.
Жуков в эти дни постоянно находился то в штабе, то в войсках. Спал час-полтора. Осунулся, похудел. Штаб перебрался на новое место — в Перхушково. На самом же деле все ключевые службы находились во Власихе. А Перхушково — это условное название дислокации штаба Западного фронта.
И вот вести о московской панике дошли до штаба фронта. Жуков послал в Москву своего начальника охраны, чтобы тот лично разузнал, что там происходит.
Из рассказа Бучина историку Яковлеву: «Не знаю, что там доложил Николай Харлампьевич Жукову, а я убедился — Москва стоит и будет стоять. Что до испуганных людей, так это пена, которая схлынет. Да и пусть убираются, не болтаются под ногами. Со всей ответственностью должен сказать, такое настроение было в войсках, разумеется, в первую голову у русских. Они стойко переносили всё…»
Двадцатого октября, на второй день после введения в Москве осадного положения, «Красная звезда» на первой странице опубликовала портрет генерала армии Г. К. Жукова. Фронтовики, вспоминая те дни, говорят, что на них в окопах публикация портрета командующего фронтом подействовала так, как если бы в газете был напечатан портрет Суворова и им сказали бы: ребята, Суворов с вами! Но сам Жуков этой публикации не обрадовался. Уже после войны в разговоре с писателем Давидом Ортенбергом[127], который в октябре 1941 года был главным редактором «Красной звезды» и хорошо запомнил, как спешно, по звонку Сталина они готовили макет первой страницы с портретом Жукова, маршал сказал ему: «Сталин не раз звонил мне и всё спрашивал: удержим ли мы Москву? И хотя я его убеждал: не сдадим столицу, уверенности у него в этом всё же не было. Он и подумывал, на кого бы в случае поражения свалить вину. Вспомним историю с генералом Павловым…»
127