Торжественный церемониал начался несколькими вступительными словами. Затем Жуков спросил меня, прочёл ли я Акт о капитуляции. Я ответил: “Да” Второй вопрос гласил: готов ли я признать его, поставив свою подпись? Я снова ответил громким “да”. Сразу же началась процедура подписания… По завершении её я вместе с сопровождавшими меня лицами покинул зал через заднюю дверь.
Нас опять привели в нашу небольшую виллу; здесь… стол уставили закусками и различными винами, а в остальных комнатах устроили спальни — для каждого отдельная постель с чистым бельём. Офицер-переводчик сообщил о предстоящем приходе русского генерала, стол снова сервировали. Через полчаса явился обер-квартирмейстер Жукова и пригласил нас к столу, но сам просил извинить его, так как он должен удалиться. Блюда были гораздо скромнее, чем те, к которым мы привыкли, но пришлось довольствоваться этим. Тем не менее я не преминул заметить, что мы к такой роскоши и к такому богатому столу непривычны. Он явно почувствовал себя польщённым этой репликой. Мы полагали, что заставленный закусками стол означает конец этого пиршества в гостях у палачей. Но когда мы уже достаточно насытились, вдруг подали горячие блюда, жаркое и т. п. А на десерт — свежезамороженную клубнику, которую я ел первый раз в жизни. Этот десерт явно был из берлинского ресторана Шлеммера, да и вина были того же происхождения».
Лидия Захарова, которая, как и другие девушки-военнослужащие, на праздничном ужине выполняла роль официантки, после войны рассказывала писателю Андрею Жарикову, что, «когда на банкете было уже шумно, слышались радостные голоса и звучала музыка», Жуков её «поманил к себе» и сказал: «Возьми бутылку водки и хорошей закуски, отнеси Кейтелю…»
— Я знала, — рассказывала Лидия Владимировна, — Жуков не допускал подобных шуток, но сначала подумала, что он пошутил. Но когда ответила: «Есть!» — и он не остановил меня, я поняла: это приказ. Охраняли немцев англичане и наши пограничники, ребята пропустили меня с подносом. Кейтель был в комнате вместе со своим адъютантом. Он сидел за столом, подперев ладонью лоб. Мне показалось, что он плакал…
Но поразил всех на том банкете танец маршала.
Уже все главные и обязательные тосты были произнесены, уже хорошенько выпили, и пошли вольные разговоры, когда заиграл вдруг баян. И не просто заиграл, а с ходу рванул «русского». В середине зала стали расступаться. Русские все затихли в ожидании: кто же выйдет в круг? Иностранцы замерли, вообще не понимая, что происходит.
И вдруг в образовавшийся круг к баянисту выскочил маршал Жуков! Он жваво[188], легко «прошёлся» и, как это ярко и точно выразил Твардовский в «Василии Тёркине», «пошёл, пошёл работать, наступая и грозя…». Всё тут в нём всколыхнулось — и трудная война, и горечь потерь, и родная калужская Стрелковщина, научившая его этим лихим коленцам и движениям, и торжество жизни, преодолевшее весь смрад и ужас только что отгремевшей войны. И всем, наблюдавшим этот танец, выплеснувшийся из самой глубины русской души маршала, вдруг с ослепительной очевидностью открылось: это и есть венец их торжества — воин из воинов, лучший из них, танцует свой ликующий танец победителя.
ЧАСТЬ III
ПРЕТЕРПЕВШИЙ ДО КОНЦА
Глава тридцать восьмая
На белом коне
«Вот он, долгожданный и незабываемый день!..»
Двадцать четвёртого июня 1945 года в Москве на Красной площади состоялся Парад Победы — ещё одно историческое событие, ставшее символом нашего Отечества.
Жуков вспоминал: «…каждый из нас считал, что Парад Победы будет принимать Верховный Главнокомандующий». Интрига, однако, закрутилась и вокруг этой истории.
Впоследствии, когда многие из окружения Сталина, в том числе и охранники, начали давать интервью и рассказывать о некоторых подробностях его жизни, была опровергнута версия о том, что он якобы сам собирался принимать Парад Победы, да лошадь попалась с норовом и во время тренировки сбросила его. Сталин с Гражданской войны не садился на коня. Да и в молодости не был хорошим наездником. К тому же к концу Великой Отечественной войны у него развилась гипертония, и профессор Бакулев, регулярно осматривавший вождя, предостерегал его от каких бы то ни было перегрузок. Левая рука не позволяла Сталину управлять поводьями. Один из его охранников по поводу версии о норовистом коне сказал: «Берия при падении Сталина с лошади всех бы нас арестовал, а затем расстрелял. А после этого поставил бы к Сталину в охрану своих людей».
188
Буквально — живо, энергично, весело. Как и в русском боевом искусстве, в русском народном танце танцоры делятся на две категории: 1) жвавые, живчики-рубаки; 2) «для добра нарождённые», терпеливые, долго «нагревающиеся» и так же нескоро «остывающие». Г. К. Жуков по своему темпераменту и характеру явно относился к первым.