Итак, Московская кавалерийская дивизия формировалась медленно и с трудом. Дело ускорилось весной 1919 года, в связи с наступлением войск адмирала Колчака, верховного вождя контрреволюции. Его силы наступали из Сибири на Поволжье, чтобы оттуда двинуться на Москву. Две белые казачьи дивизии разгромили 4-ю армию красных, соединенную с 1-й армией в «Южную группу» под командованием Фрунзе. 25 апреля они овладели городом Уральск, прикрывающим дорогу на Саратов и являющимся воротами в Казахстан. Затем казаки начали наступление на крупный железнодорожный узел Ершов. Фрунзе приказал держаться во что бы то ни стало. Среди соединений, находившихся у него в подчинении, была и Московская кавалерийская дивизия, наконец-то сформированная, сосредоточенная в одном месте и отправленная в распоряжение 4-й армии. Ночью полк Жукова подняли, погрузили в эшелоны, и 17 мая 1919 года он прибыл на станцию Ершов.
За время Гражданской войны в дивизии, где служил Жуков, сменилось семь командиров – Жуков не называет по фамилии ни одного из них. Она никак не отличилась в боях и не приобрела той славы, которую завоевали Первая конная армия Буденного, 2-я Конная армия Филиппа Миронова, 3-й корпус Гая и 2-й корпус Бориса Думенко, каждый из которых на том или ином этапе сыграли решающую роль. Большинство биографов Жукова и историков Гражданской войны[81] приписывали ему переход в Конармию Буденного. Это помогло бы объяснить, в частности, его дружеские отношения с Буденным в 1930-х годах и то, что он выжил в большой чистке 1937–1938 годов. Но принадлежность Жукова к «клану конармейцев» Ворошилова – Буденного – Тимошенко – чистейший вымысел.
Решающий момент: вступление в партию
За те девять месяцев, что Жуков провел в московской казарме, в его жизни произошло событие, имевшее для него решающее значение. В своих мемуарах и в автобиографии 1938 года он утверждает, что в октябре 1918 года он состоял «в группе сочувствующих, готовясь к вступлению в члены Российской Коммунистической партии (большевиков)»[82], а 1 марта 1919 года стал полноправным членом партии. Один из современных биографов маршала, Валерий Краснов, опровергает эту дату. В качестве доказательства он цитирует протокол собрания парторганизации Рязанских кавалерийских курсов, не имеющий даты, но определенно составленный после 8 мая 1920 года. В нем говорится, что кандидат Г.К. Жуков принят в партию девятью голосами из девяти. Почему же Жуков называет в своих мемуарах дату 1 марта 1919 года? Потому, объясняет Краснов, что это дата его приема в кандидаты в члены партии. Другим объяснением может стать первая массовая чистка партии. 1 июля 1919 года все члены партии должны были сдать свои партбилеты, уплатить просроченные взносы, заполнить новые формуляры и найти двух человек, которые дали бы им рекомендации. Этот процесс, растянувшийся до 1920 года, контролировал лично начальник Политуправления (ПУР) Реввоенсовета Ивар Смилга. Возможно, товарищ Жуков стал жертвой этого бюрократического мероприятия, сократившего численность партии с 350 000 членов в марте 1919-го до 150 000 в августе[83].
Какой бы ни была истинная дата вступления Жукова в партию, главное, что 1 марта 1919 года он сделал огромный шаг, окончательно порвав с аполитичностью, свойственной ему до начала 1918 года. Он сделал этот шаг позднее, чем Рокоссовский, Конев, Мерецков, Голиков или Тимошенко, но раньше, чем Малиновский (1926), Батов (1929), Василевский (1938) или Баграмян (1939), другие главные военачальники советско-германской войны.
По какой причине Жуков вступил в партию? В первую очередь, надо отметить колоссальное давление пропаганды. Секретарь парторганизации и комиссар полка приходили дважды в неделю и допоздна растолковывали бойцам смысл политической борьбы коммунистов. Сама жизнь в московской казарме способствовала пропагандистской обработке военнослужащих; в ход шло все – листовки, фильмы, концерты, театральные постановки, газеты, беседы, лекции, дискуссии, читальные комнаты, шахматные турниры. Осенью 1918 года Ленин и Троцкий предприняли масштабную кампанию для мобилизации в армию коммунистов. Действительно, первые же бои показали, что в сложных ситуациях только они проявляют стойкость. Троцкий использовал коммунистические отряды как пожарные команды, которые бросал в те места, которым более всего угрожали белые армии. Сталин попытается использовать этот опыт летом 1941 года, но безуспешно. После Гражданской войны Сергей Гусев, начальник Политического управления РККА, подсчитал, что воинская часть, в которой было менее 5 % коммунистов, является неустойчивой, а при наличии их 12–15 % ее можно рассматривать как ударную[84]. Еще одной, более глубокой причиной была убежденность красных вождей в том, что из полумиллиона бойцов Красной армии, ставших коммунистами и составлявших 91 % вступивших в партию в этот период, сложится новая общественная элита[85]. Две трети этих людей были, как и Жуков, крестьянами по происхождению, и огромное большинство их принадлежало к поколению, родившемуся между 1890 и 1897 годами. Таким образом, работа организационных и пропагандистских структур большевистской партии была направлена в первую очередь на него и на таких, как он.
81
Один из последних по времени, Эван Моудсли в своей работе The Russian Civil War. Birlinn, 2008. Что еще более удивительно, Стивен Браун, историк Первой конной армии, совершает ту же ошибку. Точно так же Роберт Конквест в The Great Terror и Джон Эриксон в Stalin’s Generals.