Аэролет завис высоко над стройкой, отдался во власть навигационного поля, сделал круг.
«Все на свете — лишь атомы, амиго», — сказал тот парень, хозяин нанозаводика. Сол запамятовал его имя. Живые и мертвецы сложены из одинаковых атомов.
Они начали с малого — с парамеций, с амеб. С едва живых существ. Так и пошло. Беспозвоночные. Реанимированные тонконогие тараканы, снующие по инсектарию. Биологические машины, наномашины — все равно машины. Машины для выживания. Теперь дави их, не дави — все бесполезно: они возвращаются с того света.
Что толку воскресать, если когда-нибудь опять умрешь?
Тараканы возвращались к жизни. И вновь возвращались. И вновь.
Теперь уже Сол осторожничал, ратовал за то, чтобы неторопливо подняться по всем ступенькам эволюционной цепи. Но Элена не желала медлить. Она хотела взяться за обезьян. От обезьяны недалеко до человека.
На его глазах орда текторов набросилась на животное, содрала кожу с плоти, плоть с костей, разъяла сами кости. На его глазах наномашины сложили все это вновь в форме обезьяны. Она покоилась в жидкости — целая и невредимая, но, судя по приборам, мертвая. И вдруг линия на мониторе подпрыгнула и еще раз подпрыгнула, и в такт ей задергалась вторая, и подключилась третья, и вскоре все линии на экране резвились сообща, и мертвое существо восстало из праха.
Аэролет спускался, держа курс точно в центр белого креста на посадочной площадке, которая прилепилась к боку растущей башни. Аппарат приземлился. Покачался на своих жучьих лапках. Надпись «Пристегнуть ремни» погасла, трап выдвинулся.
— Веди себя прилично, — приказал Соломон Гурски обезьяне.
Всевидящий Глаз ждал у дверей башни. Его сопровождали верные назгулы.
— Сол.
Теплая сильная рука стиснула его пальцы, но за все годы знакомства с Адамом Тесслером Соломон Гурски не доверял ему ни секунды — ни как студенту нанотехнологического факультета, ни как главе самой динамичной нанотехнологической корпорады в Сфере Совместного Процветания Тихоокеанского Бассейна.
— Ах, вот она какая? — Адам Тесслер нагнулся к корзинке и загукал, обращаясь к обезьянке.
— Она кусается.
— Вижу, — Марша вцепилась в палец Адама своей крохотной розовой ручкой гомункулуса. — Итак, ты победил последнего врага человечества.
— Нет. Не победил. Просто обнаружил то, что расположено с той стороны смерти. Не бессмертие — воскресение.
Адам Тесслер открыл клетку. Марша, вскарабкавшись по его руке, уселась на плече пиджака от Скарпаччи. Тесслер пощекотал ее мохнатое брюшко.
— А люди?
— Укажи мне однопроцентную разницу между ее ДНК и нашей.
— Ага, — Адам Тесслер зажмурился. — Это только усложняет дело.
По телу Соломона Гурски, точно болезнь, разлился страх.
— Оставьте нас, пожалуйста, — сказал Адам Тесслер своим ассистентам. — Через минутку я к вам присоединюсь.
Не говоря ни слова, они гуськом удалились в аэролет.
— Адам?
— Сол, почему ты это сделал?
— О чем ты, Адам?
— Сам знаешь, Сол.
Стоя на посадочной решетке, приваренной к пятьдесят третьему ярусу башни «Тесслер-корпорады», Сол Гурски на миг умер. Затем он вернулся к жизни и с холодной ясностью осознал, что все может высказать вслух, что ДОЛЖЕН все высказать вслух, ибо уже мертв и теперь его ничем не испугать.
— Ты слишком много на себя берешь, Адам. Хочешь, делай автомобили, выращивай дома, составляй в нанокамерах лекарства по специальным заказам — пожалуйста. Но это — совсем другое дело. Это — воскрешение мертвых. Это — все люди отныне и до конца Вселенной. Нельзя допустить, чтобы ты владел патентом единолично. Монопольное право на вечную жизнь принадлежит только Богу.
Адам Тесслер вздохнул. Радужные оболочки его глаз спрятались за темным слоем фотохромных бактерий. Непроницаемый взгляд.
— Ну и?.. Давно?
— Тринадцать лет.
— Я думал, что знаю тебя, Сол.
И я думал, что знаю тебя. Здесь, в высоте, воздух был чист, свеж и прозрачен. — Как ты выяснил?
Адам Тесслер погладил обезьянку по голове. Она попыталась вывернуться из его пальцев, оскалив острые зубки.
— Выходи, Мариса — теперь можно.
Высокая мускулистая женщина, которая вышла из башни на решетчатую площадку, была отлично знакома Солу. Он помнил ее по туристической мастабе на Юкатане, и по горнолыжному трамплину на Аляске, и по казино, выращенному на искусственном, рожденном нанотехнологиями рифе в Южно-Китайском море. Из бесед, которые они вели по надежным каналам связи и лично, на конспиративных встречах, он знал, что она заговорит нежным низким голосом с австралийским акцентом.
— Когда твоим хозяином был Аристид Тласкальпо, ты лучше одевалась, — сказал Сол.
Сейчас женщина была в кожаном костюме, какие носят уличные девки. Она улыбнулась. С прежних времен ее улыбка тоже поистрепалась.
— Почему именно они? — спросил Адам Тесслер. — Мало ли кому ты мог меня продать — но этим лохам?
— Разве это важно? — сказал Сол Гурски. — Знай, Элена тут абсолютно ни при чем.
— Знаю. Ей ничего не угрожает. На данный момент.
В этот миг Сол Гурски осознал, что его ждет, и задрожал, обуянный внезапным острым желанием что-нибудь уничтожить, прежде чем уничтожат его самого. Усилием воли он подавил в себе гнев и, протянув руку к обезьянке, пощелкал пальцами. Марша, наморщив лоб, перемахнула с плеча Тесслера на ладонь Сола. Он моментально схватил макаку за шею, вывернул позвонки, переломил их. Отшвырнул извивающееся в конвульсиях тельце. Оно упало на красную сетку.
— Понимаю твое чувство, — заявил Адам Тесслер. — Но она возродится вновь, и вновь, и вновь. — Вступив на нижнюю ступеньку трапа, он обернулся. Ты хоть немного представляешь себе, как сильно меня расстроил, Сол?
— Честно тебе скажу — плевал я на это! — крикнул Соломон Гурски, но его слова потонули в гуле запущенных турбин. Аэролет, ненадолго зависнув над площадкой, скользнул вниз, к расчерченным по линейке бескрайним просторам города и улетел в сторону северных холмов.
Сол Гурски и Мариса остались на платформе одни.
— Действуй! — крикнул он.
И осознал, что мускулы, которые так нравились ему, — всего лишь аугменты. Ее пальцы схватили его за шею и подняли над площадкой. Задыхаясь, он сучил ногами в воздухе и урывками глотал воздух. Держа его одной рукой, она подошла к самому краю.
— Действуй, — попытался сказать он, но ее пальцы задушили все слова в его горле. Улыбаясь, она держала его над пропастью. Он наделал себе в штаны и понял, что это и есть экстаз, что испражнение всегда было экстазом. Именно поэтому взрослые запрещают детям испражняться в трусы — первобытные, звериные радости стоят вне закона.
Сквозь кровавый туман он увидел, как ползет к ним, перебирая розовыми человечьими пальчиками, крохотное, скукоженное тело Марши с вывернутой назад головой, и ее глазки, не мигая, созерцают солнце. Затем женщина наконец-то разжала пальцы — и, прошептав «спасибо», он начал падать к ослепительно белым погребальным огням Гуверовского бульвара.
Сегодня вечером сегуридадос вышли на бульвары — охотиться на мертвецов-нарушителей., Живцы-сегуридадос были чудовищами — богатыми скучающими чудовищами. Эти женщины и мужчины, эти «серристо» [5]с огромным удовольствием корчили из себя ангелов Большой Смерти в мире, где все прочие разновидности смерти были временными. На живцов было противно смотреть — зато их машины были прекрасны. «Мечадоры» — роботы-богомолы с клювами из ванадированной стали и двумя скорострельными огнеметами системы «МГЛА-27», которые выстреливали пятьдесят самонаводящихся снарядов в секунду, а те, в свою очередь, за полсекунды до поражения цели превращались в рой солярной картечи. Пятнадцать органов чувств расширенного спектра действия анализировали мир; а маневрировали роботы при помощи узкофокусируемых генераторов-импеллеров. И абсолютно никаких потугов на милосердие. Большая Прекрасная Смерть.