У Жана-Мишеля неожиданно появился повод предаваться столь печальным размышлениям: его дальний родственник, хозяин дома, в котором Жан-Мишель снимал комнату, на днях сильно простудился и слёг, а его единственная служанка накануне исчезла, и никто не знал, что с ней сталось. Хозяин же был одинок и теперь умолял Жана-Мишеля отправиться за город к его родственнице, чтобы известить её о случившемся и попросить приехать. Жан-Мишель пожалел его и согласился. Он хотел позвать с собой Анри, но не застал его дома, так что пришлось отправиться в путь одному. Впрочем, идти было не так уж далеко — родственница хозяина, некая мадам , жила в предместье Сен-Мартен.
Выйдя на улицу Сен-Жак, Жан-Мишель увидел жонглёра с обезьянкой, которая обнимала хозяина за шею и прижималась к нему, дрожа от холода, а жонглёр прикрывал её полой латаной накидки. Жан-Мишель вспомнил, что летом этот жонглёр появлялся здесь и показывал разные фокусы, а его обезьянка танцевала, — а сейчас им не хватало денег на еду и ночлег… Жан-Мишель достал кошель и дал им немного. Обезьянка проводила его глазами.
По улице Сен-Жак Жан-Мишель быстро добрался до реки и перешёл по тесно застроенному домами Малому мосту на остров Сите. Обычно, бывая здесь, он задерживался, чтобы полюбоваться громадой собора , но сейчас даже не замедлил шаг: спешил, хотел вернуться в Париж до заката, до закрытия городских ворот. Поэтому поскорее миновал Еврейский квартал, мост и оказался на улице Сен-Мартен. Справа, в просвете узкой улочки, мелькнула площадь, вскоре остались позади церкви и и множество богатых домов. Здесь, на правом берегу Сены, жили богачи, преуспевающие торговцы и лучшие ремесленники Парижа — резчики по слоновой кости, ювелиры, стекольщики, мастера по обработке бронзы… Их изделия славились на всю Францию, эти люди были в большей степени художниками, чем ремесленниками. Вообще, северная часть города выглядела куда более респектабельной и солидной, нежели привычный Жану-Мишелю Университет на левом, южном берегу, высокий холм святой с беспорядочным нагромождением тесных улочек, вечной суетой и смехом школяров… Наконец Жан-Мишель увидел впереди справа мощные стены аббатства Сен-Мартен. Это означало, что до городских ворот осталось совсем недалеко. Тут его остановили два нищенствующих монаха, гнусавыми голосами выпрашивая подаяние. Жан-Мишель дал им денег, несмотря на то что этих монахов-попрошаек в Париже и его окрестностях было великое множество; нередко мошенники переодевались монахами и торговали поддельными реликвиями или просили милостыню, подражая манере странствующих проповедников грозиться скупердяям вечным огнём в аду. Получив деньги, монахи неторопливо поклонились, произнесли: «Да будет благословенно имя Господне!» — и пошли своим путём.
Глазея по сторонам и в который раз восхищаясь размерами Парижа, Жан-Мишель даже забыл про холод — а потом по привычке, появившейся у него с некоторых пор, начал мысленно читать Вийона. Красивые вещи в витринах лавок и кокетливые покупательницы сразу напомнили ему « »[11]. Он вспомнил её рефрен « !»[12] и грустно улыбнулся. Белый чистый снег этой зимы тоже растает, и эти женщины тоже когда-нибудь состарятся…
После истории с Толстой Марго Жану-Мишелю было любопытно, как Вийон относился к женщинам. Была ли у него любимая, а может, и жена? Вийон, как всякий мужчина, имеющий понятие о чести, не слишком распространялся на эту тему в стихах, но всё же упомянул о несчастной любви: «A , …»[13]. Вийон написал, что эта женщина причинила ему зло, завещал ей своё сердце, «бледное, жалкое, мёртвое и онемевшее», — и препоручил её милости Божией. В другом месте он назвал и имя — Катрин де , а также имя некоего , о котором поэт был крайне невысокого мнения. Но тем не менее Катрин предпочла Вийону. А в довершение всех бед однажды, по наущению Катрин, Вийона избили до полусмерти.