Вийон был прав: единственной надеждой этих безвестных и безымянных повешенных оставалась милость Бога, а на земле — молитвы милосердных людей. Но много ли найдётся таких, кто не позлорадствует, бросив взгляд на виселицу, не пожелает негодяям вечно гореть в аду, не порадуется, что сам он, хвала Небесам, честный человек, не какой-нибудь проходимец, — а посочувствует своим несчастным заблудшим братьям и всей душой помолится за них Создателю? « !»…
Жан-Мишель ещё раз посмотрел на виселицу и пошёл искать постоялый двор. Он не хотел возвращаться в предместье Сен-Мартен и направился к соседнему предместью . Когда он проходил мимо , ветер донёс до него запах виселицы. Жан-Мишель с трудом сдержал тошноту и поспешил уйти прочь. Где сейчас Вийон, написавший балладу от имени повешенных? Может, он давно разделил их судьбу и его тело тоже стало добычей ворон и ветра? А может, его сгубила нужда или болезни… В тот вечер Жан-Мишель совсем не верил, что Вийон ещё жив. На этой холодной, неприветливой земле поэтам не было места.
Постоялый двор оказался местечком не из приятных, но у Жана-Мишеля не было выбора: уже почти стемнело, и он замёрз. Над входом торчал шест с видавшим виды венком из виноградной лозы — знак, что здесь продаётся вино. Понадеявшись, что буйных пьяных не будет, Жан-Мишель отворил дверь и оказался в сумрачном, грязном зале с несвежей соломой на полу. Под потолком стоял густой чад, пахло дымом, вином и жареным мясом. Народ здесь собрался шумный и, судя по шуточкам и клятвам, не особенно отягощённый моралью. Всё ещё дрожа от холода, Жан-Мишель уселся за свободный стол. Подошёл чернобородый хозяин в засаленном переднике и, даже не спрашивая, что угодно новому посетителю, угрюмо сообщил, что на ужин есть только мясо и вино, коли у гостя имеются деньги — деньги вперёд! — а ночевать придётся на полу, на соломе. Ежели гость недоволен, то может смело катиться ко всем чертям, — он, хозяин, проходимцами сыт по горло и никого силком не держит.
Жан-Мишель молча достал деньги. Хозяин попробовал каждую монету на зуб, что-то пробурчал себе под нос и не спеша удалился. Жан-Мишель с облегчением почувствовал, как тепло возвращается к рукам и ногам, и стал разглядывать других посетителей, размышляя, бывал ли Вийон в этой дыре. Судя по стихам, Вийон много путешествовал — значит, запросто мог однажды заглянуть и сюда. Жану-Мишелю хотелось послушать здешние разговоры: он почти не бывал в таких местах. Но разобрать мало что удалось — всё перекрывал громкий пьяный смех, выкрики, восклицания, брань…
— Клянусь зубами святой , девчонка оказалась ничего! Попробуй, только не забудь: её зовут Элеонора! Не перепутай, там работает ещё , вот это подарок, ха-ха-ха! Лучше уж хворь святого Мавра[22], поверь мне на слово, я тебе добра желаю!
Никто не стеснялся в выражениях, ругань и богохульства так и сыпались со всех сторон, причём люди, которые произносили эти ужасные слова, выглядели вполне благополучно: не разбойники, не бандиты — обычные парижане или жители пригородов…
— Да кого тут стыдиться, а?! — вдруг взревел рослый торговец Пьер и ударил кулаком по столу так, что кружки зазвенели. — Я не какой-нибудь , я честный человек! Я не обсчитываю своих покупателей больше, чем на треть цены товара! — и обвёл присутствующих свирепым взглядом, словно желал самолично убедиться, что никто не сомневается в его кристальной честности.
Жан-Мишель с трудом сдержал улыбку, которая могла не на шутку разозлить этого месье, и посмотрел на своих ближайших соседей.
— Прекрасная Жанна, моя невинная роза! — восклицал подвыпивший тип, лапая грязную без переднего зуба. — Ты лучший цветок в моём саду! Ты моя Изольда, а я твой рыцарь Тристан! — добавил он и попытался покрыть поцелуями её пышную грудь, но получил крепкую пощёчину.
— Сначала заплати, олух! — свирепо сказала Жанна и состроила глазки Жану-Мишелю. Он отрицательно покачал головой, отвернулся и покраснел — впрочем, в дымном сумраке его смущения никто не заметил.
— Я бывал на многих ярмарках, но такой, что устроили прошлым летом в Лионе, Парижу не видать! — раздался высокий голос, принадлежавший рыхлому человеку неопределённого возраста, в одежде, протёртой до дыр на локтях и коленях. — Такая ярмарка Парижу не снилась! Да что такое Париж? Чего все так ломятся туда? Тьфу, пустое место этот твой Париж, вот что я тебе скажу! Народ здесь испорченный, как гнилые яблоки! И сам город такой же… Попомни моё слово, ничего хорошего здесь не будет! Ничего! Вот то ли дело у нас…