— Да о ком только Вийон не писал!
— Знаешь, Анри, чем больше я его читаю, тем больше люблю его стихи — но тем меньше понимаю его как человека. Например, Вийон любил таверны, проводил в них много времени, а я… Ну что хорошего в тавернах? Сидеть там часами за пустыми разговорами, всю жизнь иметь дело с людьми вроде …
— Ну, Жан-Мишель, не сваливай всё в одну кучу! — воскликнул Анри. — все терпеть не могут, даже его друзья, это понятно. Но при чём тут таверны?! Я уверен, что Вийон любил в них то же самое, что люблю я, — веселье, жизнь, живые лица, а не застывшие напыщенные маски! Разных людей, острое словцо, весёлую музыку, доброе вино! А если бы Вийон предпочитал сидеть дома с книжками, он и стихи писал бы про книжки, а не про своих знакомых! И уж подавно не про такой сброд, — Анри дружелюбно рассмеялся. — Он знал по именам всех городских стражников Университета и Сите и весёлых девиц…
Они пошли дальше по улице. Проходя мимо высокого серого дома, Жан-Мишель посмотрел на окна, и ему показалось, что там мелькнула какая-то тень, как будто кто-то наблюдал за ними и не хотел, чтобы его заметили.
— Помнишь, я тебе говорил, что никто не считает Вийона за своего — ни богатые, ни бедные, ни знать, ни сброд? — продолжал Анри. — Никуда он не помещается, ни к кому не может примкнуть… Ни он, ни стихи его… Отсюда и все слухи, которые про него ходят. Каждый почему-то считает себя вправе смешивать его имя с грязью. Досадно это наблюдать… Хотя, с другой стороны, чему удивляться? Вийон любил выпить, пошалить и посмеяться, легко ссорился с людьми, не раз попадал в тюрьму… Прибавь к этому бедность и острый язык. Если твои карманы пусты, ты поневоле заведёшь такие знакомства, что у судей и у всех «приличных горожан», которые глаза продрать не могут, потому что спят круглые сутки и дальше своей улицы носа не высовывают… так вот, у них у всех глаза на лоб полезут! А после истории с вообще пошло-поехало — любые сплетни стали прилипать к Вийону, как мокрый снег прилипает к подошвам башмаков, отчего они начинают скользить на мостовых… Почему бы не позлословить над школяром, который по уши в долгах, но зачем-то ещё пишет стихи?.. — Анри подышал на замёрзшие руки и спрятал их под одежду. — А нашему парижскому правосудию вовсе не нужна справедливость, ему нужно кого-нибудь наказать, тогда оно сочтёт свой долг выполненным… На бедолагу, у которого нет денег, но были нелады с законом, можно повесить любое преступление — и он не сможет защититься… Народ легко поверит в его вину… За признаниями дело не станет — сам знаешь, есть много способов их получить… Кстати, я кое-что узнал про последнее дело Вийона.
— Последнее дело?
— Ну да, то, после которого ему пришлось покинуть Париж. Невесёлая история… Я тут встретил одного интересного человека. Узнал о нём совершенно случайно. Его зовут . Тебе это имя ни о чём не говорит?
— ? — переспросил Жан-Мишель. — … Где-то я его слышал!
— « , ?..»[27] — улыбнулся Анри. — Я вот сразу запомнил эти стихи!
— « »[28]?! — изумился Жан-Мишель. — Ну да, она же обращена к тюремному сторожу ! Так это он?!
— Он самый. Всю жизнь охранял счастливчиков, попавших в тюрьму , а теперь грустит, вспоминает старые времена. Хочешь с ним повидаться? Он помнит Вийона.
Только после полудня Жан-Мишель наконец добрался до дома. Хозяин с жаром кинулся его благодарить — во-первых, к нему приехала мадам , а во-вторых, нашлась пропавшая служанка . В возвращении служанки никакой заслуги Жана-Мишеля не было, но всё равно хозяин на радостях снизил ему плату за жильё на весь следующий месяц.
А вечером Жан-Мишель и Анри направились на остров Сите, в хмурый, грязный, нелюбимый парижанами квартал возле тюрьмы , где жил бывший тюремный сторож . Его дом стоял у самого Большого моста в тёмном, тесном закоулке. Здесь тянуло влажным холодом от реки.
был уже стариком, но в ясном уме и твёрдой памяти. Сперва он показался неразговорчивым, но, когда Анри посулил угостить его вином, согласился и без промедления направился вместе с Анри и Жаном-Мишелем в ближайшую таверну.