06 июня 2014 года
Ирак, Киркук
Центр города
Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад пророк его!
Трудно даже сосчитать, сколько немыслимых зверств осенялось этими словами…
Сегодня была пятница, джума, выходной день — а значит, Махмуд, разнорабочий на приисках, араб и уроженец Сулеймании, пошел в мечеть совершить пятничный намаз, отдать долг Аллаху. Точно так же поступили и многие другие жители Киркука — Киркук благодаря близости Курдистана и наличию нефтяных промыслов был одним из немногих городов в современном Ираке, которые можно было бы назвать многонациональным и многоконфессиональным. Именно поэтому город стал очередной целью для удара по и так хрупкому, как стекло, гражданскому миру в Ираке.
Махмуд родился в Сулеймании потому, что Саддам Хусейн, проводя политику арабизации этих земель, переселил на исконно принадлежащие курдам земли немало арабов, бесплатно раздавая им землю, которая была намного более плодородна, чем на юге. Переселились в Сулейманию и отец с матерью Махмуда, причем у матери Махмуда Аллах уже сотворил во чреве, и поэтому Махмуд родился уже в Сулеймании.
Потом — Махмуду было лет пять — Саддам проиграл Умм-аль-маарик, и союзники решили запретить Саддаму расправляться с курдами, проводить политику насильственной арабизации иракского Курдистана. Была установлена зона, запретная для полетов, и Саддам уже не мог посылать против курдов самолеты и вертолеты. Сами курды, окрепнув, создав боевые организации — пешмергу, и получив помощь в Иране и Турции, у которых были свои виды на эту землю, стали возвращаться на родину, находя там переселенцев-арабов. Естественно, курды не собирались сносить обиду, и напряжение между арабами и курдами то и дело взрывалось кровавыми драками, а то и перестрелками. На полицию рассчитывать было нечего.
Сколько Махмуд помнил — они всегда дрались. Пацаны делились на две группы — арабов и курдов, и они всегда дрались. Ни разу не было случая, чтобы курд помог арабу или араб помог курду — они по-настоящему ненавидели друг друга.
То, что произошло в городе Салах-ад-Дин, было настолько ужасно, что не укладывалось в голове. Двадцать с лишним тонн какого-то вещества, сильно похожего на напалм — бензин с загустителем и алюминиевой пудрой, — взорвались прямо в центре города. Говорили многое… но говорили те, кто этого не видел, потому что те, кто видел, в живых не остались. Кто-то говорил, что огненный шар, взвившийся над городом, был высотой метров в пятьдесят, кто-то говорил про сто — как бы то ни было, чудовищный шар этот при горении выпил весь кислород, и получилось, что в городе как будто взорвали сверхмощную бомбу объемного взрыва. Все люди, которые были рядом со взрывом, — моментально испепелились, а кто был дальше — тоже умерли, потому что огонь забрал весь кислород из легких и нечем было дышать. После взрыва поднялся ужасающий ветер, он дул в направлении эпицентра и был так силен, что людей где просто сшибало с ног, а где подхватывало и бросало в пламя, которое обращало их в пепел. Огонь смогли потушить только через пару часов, потому что он горел так, что бессильна была даже вода. Потушили нефтяники, прибывшие к месту взрыва — они специализировались на тушении горящих нефтяных скважин и знали свое дело. Они же сказали, что к бензину было подмешано еще что-то, что-то, что не дает тушить пожар.
Количество погибших было неизвестно до сих пор. Ясно было только одно — их тысячи. Многих невозможно было сосчитать по одной простой причине — они сгорели дотла, и от них ничего не осталось, кроме пепла.
Естественно, курды должны были отомстить. Они не могли не отомстить — хотя бы потому, что иначе перестали бы быть курдами.
Итак, сегодня была джума, и Махмуд пришел в мечеть. Имам был на месте, и он пришел вовремя, поэтому он расстелил свою саджаду[10] и вознес мольбу Аллаху. Рядом с ним были такие же, как он люди, мусульмане-сунниты, они молили Аллаха о прощении грехов, о ниспослании добра — ракат за ракатом, они становились единым целым, и те, кто молился в мечети, и те, кому не хватило места, и кто молился во дворе. Здесь каждый был братом… и, наверное, даже больше, чем братом…
Потом, прочитав последний ракат, правоверные начали вставать, сворачивать коврики, тихо переговариваясь друг с другом, и Махмуд раздумывал, идти ему сегодня в мадафу, где безбожно дерут за чай, или все-таки зайти в газахури[11] и там за эти деньги не только выпить чая, но и поесть. Вот только не суждено было Махмуду посетить ни мадафу, ни газахури — потому что на улице застрочил автомат и звякнуло, рассыпаясь от пуль, стекло.
11