Быстро проскочить через «город сотни башен» не вышло. Рождественская суета, уютные пивные ресторанчики, чудесные девушки… до Прикнипо мне удалось добраться только в новом, 1930 году.
— Я был абсолютно уверен, что ты ко мне вернешься! — вождь мирового пролетариата явно обрадовался моему появлению на пороге виллы. — Наталочка, ты только глянь, кто к нам приехал!
«Самомнения у него изрядно прибавилось», — отметил я про себя. Но спорить не стал, наоборот, ввернул вежливый комплимент: — Все пути ведут к вам, Лев Давидович.
— Леша, ты как раз ужину! — пока я пристраивал на вешалку пальто и шляпу, Наталья Ивановна успела добраться до холла. — Проходи сразу в столовую.
Распорядок дня остался прежний — под это и подгадывал. Зато компания… ох, как же она изменилась за несколько месяцев! За новым большим столом трое молодых парней, на французском не сразу поймешь, упражняются они в изящной словесности или дискутируют о политике. Главное — оживленно, аж воздух дорожит от напряжения. С трудом оторвались друг от друга, пока Троцкий представлял меня как «надежного товарища из СССР».
Сперва показалось — какие молодцы, о России думают. Иное мне как-то и в голову не приходило. Но потихоньку разобрался, оказывается, тут скромно и со вкусом обсуждают скорую революцию в Испании. Причем успели уйти в этом процессе так далеко, что готовятся не свергать власть короля или, на худой конец, проклятой буржуазии, а наоборот, спасают свободный пролетариат иберийского полуострова от термидорианского перерождения коммунистической верхушки. Чтобы не вышло такой же чепухи, как в Советской Республике.
Хозяин улыбался, довольный как объевшийся сметаны кот. Еще бы, он наконец-то в привычной стихии, да еще с персональным, глубоко спрятанным от соратников бонусом на послезнание. Я же честно, но без малейшего успеха пытался вникнуть в хитросплетение испанских политических интриг. В отличии от Льва Давидовича, мне в голову не пришло штудировать учебники будущего на предмет стартовавшей в конце тридцатых[162] гражданской войны.
Часа хватило сполна — нить дискуссии окончательно вывалилась за грань моего понимания. Термидор, хермидор… левые газеты завалены этим музейным термином по самый край, еще и наружу свешивается перекисшей квашней. Надо же, нашли «великое» событие. Чуть более сотни лет назад Конвент, он же гибрид правительства и парламента, всего-то навел порядок в своем же исполнительном комитете. Срезал головы нескольким ошалевшим от крови якобинцам. Аналогия, сколько не тяни ее за уши, имеет с СССР всего лишь один действительно схожий момент: когда-то революция должна закончиться. Можно точку разворота назвать реакцией, можно — откатом, усталостью масс,[163] сменой тренда, потерей инициативы, хоть как; суть не изменится.
Форма, кстати сказать, тоже. Там, где торжествует революционный беспредел, к власти всегда приходят вожди. Процесс неизбежный и в общем-то позитивный. Кто-то же должен вылупить из пролетариев всякие галлюцинации и занять их прямым своим делом — чисткой сараев. Проблема тут ровно одна: каждый спаситель отечества наводит иерархию и порядок по своим уникальным рецептам.
Можно усложнять. Подрихтовать идеологию под реальность. Раз и навсегда прекратить поиск врагов, беречь, а не загонять на лесоповал вернувшихся из-за границы сограждан. Допустить многоукладность в экономике, удерживать баланс между государственным и частным сектором. Железобетонно защитить права антагонистов-капиталистов, своих и чужих, льготами и дешевыми ресурсами заманить к себе иностранный бизнес. Тащить и приспосабливать к себе все лучшее, что создано на земном шаре. Манипулировать валютным курсом и пошлинами, подстраиваться, льстить, лоббировать, угрожать или обещать, но все же устроить из своей страны мирового промышленного лидера.
Можно упрощать. Закуклиться в автаркию. Низвести национальную валюту до статуса пресловутых фабричных купонов. Задавить хилые ростки товарно-денежных отношений в пользу примитивного централизованного управления ресурсами, по сути скатиться обратно в феодализм, точнее — его индустриальную разновидность. Винить в тотальной нищете и лишениях вредителей, диссидентов, контрреволюционеров и прочих еретиков, а их беспощадное уничтожение — сделать смыслом жизни инфицированного коммунизмом поколения. Непременно разыскать внешнего врага, ведь упрощенные системы управления исключительно эффективны именно во время войны. Или, на крайний случай, вечной подготовки к войне.
162
ГГ путает мятеж Франко с Испанской революцией, которая началась 12 апреля 1931 года, 28 июня прошли выборы в Учредительное собрание, на которых к власти пришла либерально-социалистическая коалиция.
163
Председатель революционного трибунала Дюма жаловался Робеспьеру, что он не может найти судебных заседателей для трибунала, так как никто не хочет идти.