Большинство мошенников охотно рассказывали о своих деяниях и сообщниках, но некоторые всячески скрывали правду, рыдали и уверяли, что ни в чем не виновны. Однако Ньютона было непросто обвести вокруг пальца, и с теми, кто пробовал это сделать, он обходился очень сурово, как если бы они провинились в более страшных преступлениях, чем производство фальшивых монет. С Питером Куком, который много раз пытался обмануть моего наставника, он повел себя не менее мстительно, чем три фурии.
Сначала мы побывали у несчастного в камере Ньюгейта, как и сотни других зевак, поскольку в Англии принято смотреть на приговоренных к смерти – так посетитель Тауэра может взглянуть на львов в зверинце. Затем мы присутствовали на последней проповеди для преступника, и Ньютон не спускал глаз с Кука, который сидел отдельно на специальной скамье перед открытым гробом. Но этого оказалось мало, и мой наставник потребовал, чтобы мы посетили Тайберн5, где Кук должен был встретить свой ужасный конец. Я очень хорошо это помню, потому что впервые в жизни присутствовал на казни через повешение, потрошение и четвертование – кошмарное зрелище. Необычным тот день был еще и потому, что Ньютон редко приходил на казнь тех, чьи преступления он расследовал.
– Мне кажется, – сказал он, словно оправдываясь, – что мы как представители закона должны хотя бы изредка присутствовать при наказании людей, чьи преступления нам удалось раскрыть. Только в этом случае мы будем подходить к каждому случаю с полной серьезностью и не станем легко выдвигать обвинения. Вы согласны со мной, сэр?
– Да, сэр, если вы так считаете, – тихо ответил я, с трудом преодолевая тошноту.
Кук был сильным человеком, его доставили к месту казни на специальной повозке с веревкой вокруг пояса и петлей в руке. На мой взгляд, он вел себя достойно, хотя палач ехал с ним в повозке, не выпуская из рук топора, который собирался отрубить ему конечности. Меня трясло от одного только вида этого пыточного инструмента.
Мы находились в Тайберне уже целый час, Кук всячески оттягивал казнь долгими молитвами, но наконец его затащили по лесенке на эшафот, палач перебросил петлю через перекладину виселицы, толпа взревела в предвкушении и подалась вперед, и мне показалось, что еще немного – и нас раздавят.
Палач рассчитал все мастерски: пальцы ног Кука касались эшафота, так что несчастный был еще жив, когда палач разрезал веревку и набросился на свою жертву с ножом в руке, как один из убийц Цезаря. Притихшая толпа застонала, когда палач выпотрошил Кука, как старую овцу: разрезал ему живот, засунул туда руку и вытащил дымящиеся кишки – день был холодным, – после чего сжег их над жаровней на глазах у все еще дышавшего Кука, который вопил бы от боли, если бы не петля, затянутая у него на шее.
Ньютон даже не вздрогнул при этом. В течение нескольких секунд я наблюдал за ним, и, хотя он не выказал ни малейшего удовольствия, жалости на его лице я тоже не заметил. Мне даже показалось, что мой наставник наблюдает за страшным спектаклем так, словно присутствует на вскрытии трупа во время заседания Королевского общества.
Наконец палач отрубил Куку голову и по указанию шерифа показал ее толпе, объявив, что это голова Питера Кука, преступника и предателя. Так закончилось это ужасное, кровавое утро.
Мы наняли карету и из Тайберна поехали к Ньютону домой обедать, где миссис Роджерс, домоправительница, приготовила курицу. Жестокое зрелище никак не повлияло на аппетит Ньютона, а мне совсем не хотелось есть: перед глазами стояли кровавые внутренности, зажатые в руке палача.
– По моему мнению, закон не должен быть столь суровым, – заявил я.– Почему фальшивомонетчику выносится такой же приговор, что и преступнику, покушающемуся на жизнь короля?
– Оба преступления наносят огромный вред управлению государством, – ответил Ньютон.– На самом деле можно даже поспорить, ухудшится ли положение в стране с убийством короля: в Древнем Риме преторианцы убивали своих императоров с такой же легкостью, с какой мальчик расправляется с мухой. Но вот если деньги теряют надежность, то страна не может процветать, она обречена на гибель. Впрочем, не нам решать вопрос о справедливости наказания. Это дело судов. И парламента.
– Я бы предпочел, чтобы меня убили в постели, чем подвергли такому наказанию.
– Тем не менее всегда лучше быть казненным, чем убитым, поскольку приговоренный человек получает возможность примириться с Всемогущим Богом.
– Скажите это Питеру Куку, – возразил я.– Мне кажется, он выбрал бы быстрый конец, в надежде на справедливый Божий суд впоследствии.
Дождливая мрачная погода ноября сменилась жестокими заморозками в начале декабря и совпала со слухами о высадке французов в Ирландии. Мой наставник и я провели все утро в кабинете, который находился рядом с башней Байворд, над входом в Монетный двор. Как и повсюду в Тауэре, здесь было сыро, и даже огонь в камине не мог справиться с холодом. В результате мне никак не удавалось избавиться от мучительного кашля. Часто наши документы настолько пропитывались влагой, что мне приходилось сушить их возле огня.
В кабинете имелось несколько удобных кресел, два или три письменных стола, полки и стул-клозет. Одно окно выходило на Минт-стрит, а другое – на крепостной ров, куда мы выливали содержимое горшка. Ров достигал десяти футов в глубину и тридцати футов в ширину, и в старые времена в нем жили змеи и крокодилы из Королевского зверинца.
В то утро двое чистильщиков, получивших лицензию от лорда-лейтенанта (все, что попадало в ров, считалось собственностью Тауэра, то есть лорда-лейтенанта), волочили драгу по грязному дну рва. Мы не обращали на них особого внимания, поскольку в тот момент нас занимали слухи о фальшивомонетчиках, сумевших наладить производство золотых гиней. Эти сведения поступили от Хэмфри Холла, одного из многочисленных информаторов Ньютона, человека надежного и неглупого. Но вскоре до нас дошла новость, что изо рва выудили человеческое тело, причем его вид вызывает подозрения, что совершено убийство, так как к связанным ногам несчастного прикреплен груз.