В начале десятого вечера в трубке неожиданно раздался щелчок, и звонкий девчачий голосок сказал:
— Алло?
— Аманда? — неуверенно спросил Тони, опасаясь, что не туда попал.
— Да, слушаю вас.
— Это Энтони Каттнер, управляющий лорда…
— Я знаю, кто вы, мистер Каттнер, — перебила его Аманда. — Чем могу помочь?
Тони понимал, что это обычная форма вежливости, но уцепился за ее фразу, как собака за кость.
— Аманда, вы действительно можете помочь. Наверно, только вы и можете. Мне надо с вами поговорить.
— Ну так говорите, — усмехнулась она.
— Я могу к вам приехать?
— У вас такая серьезная проблема, что вы поедете в Лондон из Скайхилла? Надеюсь, не по моему профилю, я ведь больше не практикую.
— Наверно, по вашему. Проблема действительно серьезная, и да, я поеду в Лондон.
— Но…
— Пожалуйста, я вас очень прошу, — взмолился Тони.
— Хорошо, — сдалась Аманда, — но только если приедете завтра в первой половине дня. Вечером я уезжаю и вернусь не скоро.
Тони выехал рано утром в субботу, предупредив только Джонсона, да и тому не сказал, к кому и зачем едет. День обещал быть солнечным и холодным, под колесами похрустывал ледок, и было в этом звуке нечто похожее на предупреждение.
Что-то произойдет…
Он вспомнил, как в последний раз ехал в машине со Светой, подвозя ее в Стэмфорд. Сказала, что хочет погулять и купить сувениры… Сувениры… Теперь-то он точно знал, зачем она поехала в город одна. Света смотрела вперед на дорогу — или сквозь дорогу? Словно видела какой-то другой мир. А он не решался заговорить с ней…
Если бы не навигатор, Тони вряд ли нашел бы дом Аманды в бесчисленных переулках Хэмпстеда[4]. Она встретила его у ворот и провела в уютную маленькую гостиную, обставленную викторианской мебелью. Хозяйкой такого дома должна была быть чопорная леди в длинном платье и с пучком на затылке. Старушка в джинсах с панковской прической смотрелась в нем сюрреалистично. Как репродукция Дали рядом с антикварным ломберным столиком.
— Предлагать вам выпить, думаю, рано, — прощебетала Аманда, опускаясь в кресло. — К тому же вы за рулем. Можете курить, если хотите.
— Спасибо, не курю, — он сел напротив.
— А я закурю, если не возражаете. Мне, знаете ли, нравится курить. Обычно люди этого стесняются: мол, да, вредно, бросил бы, да не могу. А я никогда не собиралась бросать.
Она потянулась за сигаретами и зажигалкой, лежащими на столе, и просторная хламида, расцветкой похожая на пончо перуанского горца, сползла с ее плеча. Показалась голова Уробороса, который словно выглядывал из укрытия.
— Не одобряете тату? — перехватила его взгляд Аманда. — Или тату на пожилых дамах?
— Не знаю, — усмехнулся Тони. — Сам никогда не хотел, но отвращения не вызывает. Просто у вас занятный рисунок. Уроборос сам по себе символ бесконечности, а тут еще двойной знак инфинити. Не слишком… бесконечно?
— Как говорится, ничто не слишком. Уроборос символизирует, скорее, процесс без начала и конца. Кольцо жизни и смерти. Впрочем, психоанализ трактует его как равновесие между стремлением человека к самоуничтожению и творческим, созидающим потенциалом. Двойное инфинити — это бесконечность пространства и времени, но я придаю ему свой особый смысл. Бесконечность любви…
Аманда стряхнула пепел с тонкой дамской сигареты, печально улыбнувшись своим мыслям, и Тони вдруг на секунду увидел вместо смешной старушки дивно красивую женщину, обворожительную, загадочную — такую, какой она была когда-то.
— Вы верите в бесконечность любви? — спросил он.
— То, что мир до сих пор не погиб, лучшее тому доказательство, не так ли?
— Это слишком абстрактно, — не сдавался Тони. — Но вы — лично вы — верите, что не какая-то там всеобщая божественная, а самая обычная любовь самых обычных людей может быть вечной?
— Не бывает обычной любви, мистер Каттнер!
— Тони.
— Хорошо. Любовь всегда необычна, Тони.
— Но она проходит?
— Нет. Если проходит — значит, это была не любовь.
— Да вы идеалистка, — горько засмеялся Тони. — Если так, подавляющее большинство людей вообще не способны любить.
— Вы играете? — Аманда повела подбородком в сторону фортепьяно.
— В детстве учился несколько лет… нет, можно сказать, что не играю. Какое это имеет значение?
— Но гамму ля-минор одной рукой наверняка сыграете? — Аманда встала, открыла крышку фортепьяно и одну за другой нажала семь клавиш самой простой гаммы. — А у других есть способности. Или даже талант. Так и с любовью. Некие чувства способны испытывать все. Простые, как гамма ля-минор. Но их тоже называют любовью. Несовершенство терминологии, что делать.
— А у вас была такая любовь, простите за любопытство?
Аманда снова села в кресло и чиркнула зажигалкой.
— Я вдова больше сорока лет. После того как погиб мой муж, у меня были другие мужчины. Но любовь… только одна. Я вообще считаю, что любовь может быть только одна. Все остальное — иллюзии.
Тони почувствовал, как кровь отлила от лица. Это не было фигурой речи: кожу словно стянуло холодной глиняной маской.
— Но вы же приехали не за тем, чтобы говорить о моей личной жизни, так? — Аманда заметила его реакцию и поспешила перевести разговор на другую тему. — Давайте поговорим о вас.
— Летом вы помогли Светлане…
— Кстати, раз уж вы задали мне личный вопрос, — перебила Аманда, — я тоже хочу вас спросить о личном. Как у вас со Светланой?
— Мы расстались, — стиснул зубы Тони. — Это была моя вина, и теперь уже ничего не исправить.
— Всегда можно что-то исправить, если никто не умер, — спокойно возразила Аманда. — Вы пытались?
— Нет. То есть да, но… В нашем случае уже ничего не сделать. Все уже произошло.
— Что ж… Печально. Мне казалось, что… Впрочем, это неважно. И я ей ничем не помогла, Тони. Возможно, даже сделала хуже.
— Она рассказывала мне, как вы учили ее и Люси разговаривать со своей тревогой. Я и раньше это слышал — вы объясняли кому-то при мне. И я сам тоже пробовал, это действительно работает… то есть раньше, не теперь.
— Я сказала Светлане, что ее тревога связана с событием, которое произошло недавно, но она воспринимает его как нечто из давнего прошлого и пытается забыть. А потом она попросила меня помочь вспомнить это забытое событие.
— Да, я знаю, — кивнул Тони. — Только из этого ничего не вышло. Событие она так и не вспомнила. И я тоже хочу его вспомнить — это же самое событие. Может, я смогу?
Аманда погасила сигарету и посмотрела на него вопросительно.
— Я так и думала, что она сказала мне неправду. Или не всю правду. И это очень плохо, потому что я сделала неверный вывод. И вам я тоже не смогу помочь, если не буду знать все… все, что мне надо знать.
— Я даже не знаю… — Тони почувствовал нешуточное замешательство. Надо было действительно или рассказывать все, или не рассказывать ничего. Но это означало бы, что он напрасно проделал такой путь и побеспокоил Аманду.
— Представьте, что вы принесли венерологу неприличную болезнь, подцепленную у вокзальной проститутки, — поняла его нерешительность Аманда. — Чтобы вылечиться, вам придется рассказать такие подробности, какие нормальные люди не рассказывают никому и никогда.
— К счастью, такого со мной не случалось, — усмехнулся Тони. — Но сравнение понятное. Что ж… как говорится, это не моя тайна, но я вляпался в нее так сильно, что она стала и моей тоже. Только учтите, это все похоже на бред сумасшедшего.
— Какого только бреда мне не доводилось выслушивать. И до сих пор иногда приходится. Официально я практику закрыла, но кое-какие тайные пациенты все-таки остались. Пойдемте лучше в кабинет, там более… рабочая обстановка.
— Уложите на кушетку?