— А тебе откуда ведомо, где сейчас сидит Ярослав? — насторожился хозяин шатра.
— Были у меня гости от Константина. Совсем недавно уехали. Они и сказывали, — не стал скрывать источника Данило.
— Ну они и солгать могли, — задумчиво протянул Кончакович. — Или, может, рязанец боится меня и попросил тебя поговорить со мной, от набега удержать.
Предположение хана било в самое яблочко, но Данило Кобякович виду в том не подал и догадку Юрия решительно отмел:
— Они совсем об ином толковать приезжали. Князь Константин хочет ныне водный путь открыть, чтобы купцы все товары везли чрез его княжество. О том и уговаривались. Ему без меня никак нельзя. Я же как раз в низовьях Дона кочую. Ну а до того его воины торговые караваны беречь станут.
Перед тем как отправить своих послов в степь к бывшему шурину, Константин долго думал, что именно тот должен сказать, дабы Кончакович отказался от набега на его княжество. Да и самому Даниле тоже следовало что-то посулить. Конечно, побратим — это свято, но его же люди могут не понять своего хана. Кроме того, без поддержки степняков при налаживании нового торгового пути не обойтись, а из всех половецких ханов, контролирующих низовья Дона, Кобякович на эту роль подходил идеально. Он и родич, пусть бывший, и побратим, и успел спасти его, Константина, вовремя придя под Рязань[24]. Опять же и орда его кочует именно в тех местах. Словом, годился Кобякович по всем статьям. Так что насчет караванов князь не солгал.
— И какая тебе в том выгода?
— Серебро за спокойный провоз каждый купец охотно выложит. Половина Константину, половина моя. Они и о тебе выспрашивали. Мол, не захотел бы доблестный хан Юрий Кончакович уговориться с князем, чтобы середку Дона под свою охрану взять. Дескать, людишки ему для иных дел надобны.
— И что ты ему ответил? — насторожился хозяин шатра.
— Что я мог ему ответить, не зная твоих мыслей? Сказал, что о том надо бы ему самому с тобой говорить.
— Я его послов у себя не видел, — проворчал Юрий Кончакович, — но даже если бы они и появились… Ты же ведаешь — у меня уговор с Ярославом. Да и куда выгоднее брать добычу, нежели плату. Оно и быстрее, и… больше.
— Я тоже подумал, что ты откажешься, — согласно кивнул Данило Кобякович.
Хозяин шатра покосился на гостя, который не смог до конца скрыть свое разочарование, услышав такой ответ, и, окончательно уверившись в правильности своего первоначального предположения, с понимающей ухмылкой ответил:
— Стало быть, ныне ты приехал заступиться за родича.
Данило отрицательно мотнул головой:
— Какой он мне родич? Разве что бывший. Убили мою сестру вои Ярослава. Константин в ту пору под Пронском был, который против него поднялся, да еще град новый ставил, вот и запоздал малость.
— А ты, значит, в оместники[25] решил податься?
— Я ее в другой род передал, и уже давно. Ты же наши законы знаешь — за жену муж мстить должен. Скрывать не стану, я сам предложил помочь, но Константин отказался. Передал, что он и один управится.
— Коли отказался, значит, свою силу чует. В себе уверен, — глубокомысленно заметил Юрий Кончакович.
— И я о том же. А Ярослав его боится, на своих людей надежи не имеет, вот и послал за тобой, чтоб было за чью спину спрятаться.
Насчет того, каким образом половчее вбить клин недоверия в отношения Юрия Кончаковича с Ярославом, Константину пришлось немало поломать голову. Правда, обещания владимирских князей выступить первыми рязанец предвидеть не мог, и Кобяковичу пришлось соображать самому.
— Я так мыслю, что он поступит наоборот, — продолжал Данило. — Сам посуди, зачем бы он стал приглашать тебя? Чтобы ты взял добычу? А ему какая с того выгода? Не-эт, он дождется, когда полки Константина сойдутся в сече с твоими воинами, и только тогда ударит по рязанским градам. Получится, что добыча его, а пролить за нее кровь придется твоим людям. А теперь подумай — если тень кривая, то и палка прямой быть не может. Коли Ярослав обманывает тебя уже в речах, то зачем тебе такой союзник?
Лицо Данилы Кобяковича было непроницаемым, хотя на самом деле он с тревогой ждал реакции хозяина шатра — поверит или нет.
— А тебе-то какая выгода в том, чтобы упредить меня? — подозрительно уставился на Данилу Юрий.