Рамка А — В означает дом; в нем живет С, опечаленная девушка, которая изображена в виде контура узкой веерообразной юбки, соответствующей юкагирской одежде, и с косой (пунктирная линия). В доме скрещиваются два пучка линий, что означает печаль. Слева от дома девушки расположен второй дом; рамка не доведена до низу — это значит, что его жители F и G отсутствуют. F — русская женщина, как показывает юбка с более широкой каймой. Любовь тесно привязывает ее к своему супругу (скрещивающиеся линии между F и G). Кроме того, от русской женщины F исходит линия J, которая перерезает линии и L. К и L изображают безответную любовь юкагирки к женатому русскому G. Запутанная линия М показывает, что, несмотря на разделяющую линию J, девушка в мыслях пребывает возле своего возлюбленного. О изображает влюбленного в девушку юкагира, и, наконец Р и Q — это дети F и G.
По соображениям места мы вынуждены ограничить себя приведением только этих примеров подобного рода письменности, хотя своеобразная привлекательность свойственна и многим другим образцам. Хотелось бы также указать на интересное с точки зрения истории культуры обстоятельство, что еще и ныне в повседневной жизни, особенно в больших городах, на каждом шагу пользуются рисуночным письмом. Наиболее частый случай — известные дорожные знаки. Так, например, предупредительные знаки «поворот», «перекресток», «шлагбаум» являются чистой пиктограммой, а знаки, запрещающие движение автомобилей, мотоциклов, велосипедов, — подлинной идеограммой. Другие примеры вы найдете на первой же доске объявлений, чаще всего среди искусно сделанных плакатов, рекламирующих товары широкого потребления. Однако и этого мало. В своих поисках путей взаимного общения между народами люди давно пытались создать всемирный вспомогательный язык. — Ныне уже в погоне за новейшими принципами всемирной вспомогательной письменности некоторые обращают свои взоры к древнейшей ступени развития письма.
С подобными попытками выступили совсем недавно голландский журналист Карел Янсон и немецкий профессор, доктор Андре Экарт. Оба они пользовались системой рисуночного письма, поскольку рисуночное письмо, на первый взгляд, лучше всего могло бы служить в качестве международного средства общения. Оно, как мы помним, совершенно не зависит от звукового состава любого языка. «Будь то дом, Haus, house, maison или casa в «пикто», как называет свое письмо Янсон, пишется всегда так: 
, — сообщал недавно один известный журнал[28].
Образцы письменности «пикто» могут при поверхностном ознакомлении создать впечатление, будто при помощи этого письма удалось достигнуть того, о чем столь широковещательно объявлялось, то есть что его изобретатель создал комбинации знаков для всех возможностей выражения мысли. Так, например, I в «пикто» означает «я», I+ имеет притяжательный смысл и означает «иметь», — «дом», 
— «в» — и 
— «город». Отсюда сразу становится понятным и «пикто»-предложение 
«у меня дом в городе». Правда, при более строгом рассмотрении скоро обнаруживаются и слабые стороны такой системы (это же, вероятно, относится и к «зафо» — «смысловому письму» профессора Экарта). Во-первых, если даже допустить, что все предусмотренные возможности выражения мысли и в самом деле, хотя и бессознательно, заимствованы из языка или языков, строй и возможности выражения мысли которых изобретатель знает, то один человек по своей природе все же в состоянии иметь реальное представление лишь о небольшой части всех существующих на земле языков. Поэтому подобная система, как это может быть легко доказано средствами сравнительного языкознания, уже с самого начала неприменима для всех языков. Во-вторых, такое рисуночное письмо, составленное из пиктограмм и идеограмм, достаточно только для того, чтобы выразить главным образом конкретные представления и весьма немногие абстрактные понятия. Но попробуйте-ка передать этими средствами начало предисловия Канта к первому изданию его «Критики чистого разума»:
«На долю человеческого разума выпала странная судьба в одной из областей его познаний: его осаждают вопросы, от которых он не может отделаться, так как они задаются ему собственной его природой, но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят его силы».
Разумеется, здесь неизбежно появились бы неясности и многозначность, которые сделали бы практически невозможным недвусмысленный, доступный пониманию каждого читателя перевод.
Всякое рисуночное письмо было бы полностью неприемлемо для международной науки, совершенно недостаточно для обмена высокими абстрактными идеями и абсолютно немыслимо как вместилище поэзии, которая требует слова и живет словом. Отсюда, можно понять (и это было целью нашего упоминания «пикто», «зафо» и других подобных систем), почему у всех народов, владеющих письменностью, чистое рисуночное и идеографическое письмо быстро устарело и сошло на нет, понять внутреннюю необходимость дальнейшего развития письма.
Еще раз: выраженный рисуночным письмом знак может передавать понятие дом, Hause, house, maison, casa и т. д. Напротив, дом, то есть последовательность букв д-о-м, значит только дом, целиком и полностью соответствует звучанию русского слова дом. Между этими двумя способами выражения понятия — знаком 
или любым ему подобным, равнозначным, с одной стороны, и группой знаков д-о-м, с другой, — лежит целая история внешнего и внутреннего развития письма (точнее сказать, история одного пути этого развития — «восточного», которого мы коснулись вначале и который вел от рисунка к букве); внешнее развитие — это изменение формы, идущее от рисунка к стилизованному, упрощенному и единообразно применяемому знаку, внутреннее — изменение значения знаков письма.
Если начать с выяснения вопросов внешнего развития письма, изменения форм знаков, то легко увидеть, что по мере того как письменность распространялась и все более приноравливалась к нуждам повседневной жизни, все настойчивее ощущалась потребность в твердой и урегулированной форме. Пока отдельному лицу предоставлена возможность обозначать «дом» через
или 
(мы пользуемся здесь уже ранее приводившимся примером) или хотя бы рисовать один и тот же знак, но то маленьким, то большим, остается открытой дверь для двусмысленностей и самых различных домыслов: дворец и хижина, замок и сарай — допустимы все мыслимые толкования. Таким образом, первым шагом к нормализованному письму было (в том, что касается формы) упрощение и фиксация знаков-рисунков — процесс, который особенно хорошо можно проследить и понять на примере того развития, какое прошли древнешумерские знаки «от рисунка к клину».
Рис. 8. Развитие шумерской письменности от древнейших пиктографических знаков к клинописи
Пример этот выбран еще и по другой причине: он позволяет весьма наглядно показать влияние писчего материала на форму письма — фактор, очень важный для развития внешнего вида письменности. Здесь таким материалом является глиняная табличка, на которой, пока глина еще мягкая, деревянной палочкой для письма или заостренным тростником выдавливают знаки; отсюда и «клинообразные» штрихи. Если внешний вид письма открывает дорогу к стилизации и упрощению, то это же стремление к нормализации отражается, конечно, и на содержании значения знака. Можно себе представить (теоретически) некий момент во времени, начиная с которого знак