Почему им дана такая сила? Этого Олав Медвежья Лапа никак не мог понять. Упсальские готи, которые сами, как валы[139], могут зрить тонкое, уверяли, что нити, сплетенные на станке судеб этими каверзными созданиями, имеют разную длину, толщину и цвет. Вурд и Верданди кропотливо ткут их, а Скульд — беспощадно рвет на куски, порой уничтожая почти законченную работу сестер. И так из века в век. Не зря толкуют, что сам Один побаивается Норн, иногда спускаясь к источнику Урд, чтобы с ними советоваться. А еще сестры, облачившись в лебединое оперение, любят появляться у берегов рек и озер, чтобы вдоволь полюбоваться плодами своих трудов, изменить которые никому не под силу.
Норны служат высшему закону Мироздания — так говорят все жрецы. Оберегают совершенный порядок девяти миров и следят за равновесием сил. Но какой же это порядок, если он даже могучих Асов превращает в беспомощных детей? Все же, хоть и немало пожил Олав на свете, а уразуметь подобное до сих пор не мог.
Как назло именно сегодня, когда закончились последние запасы хмельного, а воспоминания о запутанных предсказаниях Дага Угрюмого назойливо, словно мухи, осаждали ярла с самого утра, вернулся Энунд, сын Торна Белого, чтобы убеждать его, предводителя хирда, отказаться от дальнейшего похода. Ему, этому мальцу, не успевшему еще достаточно прославить себя среди людей и снискать уважение богов, оказывается, было видение! Он своими глазами усмотрел в какой-то гардской луже дурные знаки для Братьев.
Медвежья Лапа в этот миг даже заскрежетал зубами от негодования. Сначала он пошел на поводу у Сбыслава, затем проглотил горечь неудачи в береговом бою, потом смирился с необходимостью терпеть под боком чужого проповедника, а теперь вот его собственный воин явился вразумлять его, что ему следует делать. Поистине, то, что творили с ним Норны, было самым изощренным издевательством.
— Я все видел своими глазами, ярл, — настаивал Раздвоенная Секира. — Сбыслав хочет нашими руками заполучить золото, а нас всех — предать презренной смерти. Монах-проповедник с ним заодно.
— Ты просто спятил, юнец, — проскрипел Олав, раздувая ноздри.
— Клянусь тебе синим плащем Всеотца, что говорю правду.
Олав Медвежья Лапа от досады кусал губы.
Самое неприятное во всем этом было то, что молодой хирдманн говорил то, о чем Олав и сам втайне думал. После разговора с Пачемиром в его душе начали роиться сомнения, еще более подкрепленные дурными предчуствиями. Не годилось ярлу вести в бой людей, не имея уверенности в правоте своего дела, но тут Медвежья Лапа ничего поделать не мог. К тому же отступать было поздно. Братья вновь напали на след князя и его золота, а Один послал проводника и союзника в этом враждебном краю. Казалось, удача вновь улыбнулась хирду.
Помимо ярла, в походном шатре присутствовали Гудред Ледяной Тролль, Хегни Острие Копья и Бови Скальд. Все они выглядели хмурыми.
— Ты еще мало чего видел в жизни, Энунд, — более терпеливо заговорил Олав. — Тебя легко ввести в заблуждение. Сдается мне, это чары гардских жрецов затуманили твой разум.
Сын Торна Белого убежденно покачал головой, рискуя своим упорством навлечь на себя гнев ярла. В поисках поддержки он поднял глаза на своих боевых товарищей.
— Скажи мне, Бови Скальд, разве уши твои не слышат свист сильного ветра? Кто те двое, что едут на тинг с тремя глазами и десятком ног?
Хирдманны вздрогнули. Зловещая фраза Энунда намекала на Одина, скачущего на своем восьминогом Слейпнире во главе отряда из бесплотных духов и призрачных псов. Явление Асгардрейи[140] несло смерть всем тем, кто в этот миг находился поблизости от страшной процессии.
Братья начали суеверно прислушиваться, а лицо Олава залила краска негодования.
— Тебе мало того, что ты испортил мне настроение своим вздором, — прорычал ярл. — Теперь ты хочешь посеять смятение среди моих воинов?
— Может, в словах парня есть доля правды, Олав? — осторожно предположил Гудред Ледяной Тролль. — Вспомни схватку западного монаха с Агнаром. Будь я проклят, если этот христосник не применил самый настоящий сейд. Сбыслав тоже не прост. Мы не скрепляли с ним союзной клятвы на оружии, а значит — от него можно ждать любого коварства.
— Я не отступлюсь от задуманного, — стоял на своем Медвежья Лапа. — А вы все — обязаны подчиняться мне беспрекословно.
— Я понимаю, ярл, что ты сильно хочешь заполучить эту золотую ладью, — заговорил Бови Скальд. — Но не станет ли она для нас той неподъемной ладьей Хрингхорни, на которой убитому Бальдру было уготовано отправиться в Хельхейм?
Глаза Олава запылали, как две огненные головешки.
— Вы что, хотите вернуться в Альдейгьюборг и без добычи, и без славы? — взревел он. — Прослыть нидингами[141]? Что вы будете рассказывать своим товарищам? Что бежали с позором, причем не от вражеской рати, а поддавшись страху перед дурными предзнаменованиями? Какие висы сложат о вашем походе?
Волки Одина потупили глаза.
— Сила наша не сломлена и даже не поколеблена, — добавил Медвежья Лапа. — А желанная добыча совсем рядом — только руку протяни. Поквитаемся за все со Званимиром, заберем золото, а уж там решим, что делать с монахом и со Сбыславом.
Слова ярла показались хирдманнам разумными. Всех их жгло огнем желание поскорее скрестить оружие в радимичами в большом бою и напоить клинки кровью неуловимых врагов. Золотое сияние тоже неуклонно маячило перед мысленным взором Волков Одина.
Энунду Раздвоенной Секире нечего другого не оставалось, как смириться с волей Олава.
Выйдя из палатки ярла, юноша почти сразу же натолкнулся на Агнара Земляную Бороду, которому он поспешил посетовать на непонимание предводителя хирда. Кузнец только утешающе похлопал его по плечу.
— В этом мире, парень, нет ничего долговечного, — сказал Агнар. — Если нас ждет жестокая смерть — выходит, такова наша судьба. Но бегать от опасностей и трудностей — не в обычае у свободных людей фьордов. Надо уметь идти до конца, каким бы этот конец ни был.
Энунд лишь мрачно усмехнулся.
— В этом мире нет ничего долговечного… — повторил он задумчиво.
Перед лицом юноши на миг промелькнули отстветы далеких детских воспоминаний. Однажды, когда брити Хейдрек привел мальчугана к скалистому обрыву над бушующим морем, сын Торна Белого спросил его:
— Велик ли наш мир?
Хейдрек подобрал маленький камушек и бросил его в пучину высоких пенных вод.
— Он так же велик для человека, как море для этого камня. Но даже у такого большого мира есть пределы. И есть жизненный срок.
— Ты хочешь сказать, что наш мир не вечен? — поразился тогда Энунд.
— На свете нет ничего вечного и постоянного, мой мальчик. Наш мир создан богами и в свой черед падет в битве сил Тьмы и Света. Ты уже видел две зимы назад большое затмение? Это волки Скель и Хати, ведущие охоту за небесными светилами, сумели заглотить солнце и луну. Светилам удалось вырваться из их глоток, разогнать беспросветную тьму, но однажды эта тьма уничтожит все то, что нам известно.
— А боги? — Энунд затаил дыхание.
— Боги тоже падут, — ответил Хейдрек. — Сгинут в черной бездне разрушения. Ведь все они лишь на половину состоят из божественного вещества Бора. Другая часть их природы — Бестла, есть смертное вещество, такое же, как и у людей. Поэтому тебе лучше сразу свыкнуться с мыслью, что на свете нет ничего постоянного. Если ты усвоишь это сейчас — тебе будет проще смириться с болью и разочарованием потерь, которые ты неминуемо встретишь в своей жизни. Когда же придет предел отпущенному тебе сроку — ты будешь готов принять его со спокойным сердцем, не цепляясь за жизнь, подобно безвольным трусам…