Пошли на голос. От коновязи доносилось фырканье лошадей, временами слышно было позвякивание железных колец на уздечках. Вздыхали сытые коровы, лежа пережевывая жвачку. Где-то на краю хотона брехали собаки. В высоком небе перемигивались звезды. С севера тянул легкий ветерок. В ночном воздухе еще стояли запахи недавно надоенного молока, прогоревшего кизяка и горькой полыни. Бориса нашли сидящим под двуколкой.
— Ты что тут делаешь? Почему выскочил из кибитки? Хозяин что-то бормочет, недовольный.
— Меня тошнит, Вадим. Не подходи близко. О… — простонал он. — Разве ты не видел, как хозяйка брала масло, облизывала пальцы, как вытирала пиалы какой-то онучей…
— Удивляюсь я тебе, — сказал Вадим улыбнувшись, — говоришь, не впервой здесь, а до сих пор не привык… Нельзя их винить во всем, кругом жуткая бедность. Ну, ладно, вставай, хлебни холодной водицы, пройдемся с Цереном по степи, за околицу. Поднимайся! — Вадим тронул друга за плечо.
Прошли мимо кибитки Лиджи. Следующая за ней даже в темноте выделялась мягкой белизной. С южной стороны селения она стояла крайней и как бы вела за собой весь хотон, а сейчас, в ночном сумраке, напоминала гору со снежной вершиной. Кто-то, распевая, на всем скаку подлетел к ней, две тени вышли встретить позднего всадника. Церен забеспокоился, быстренько спрятался за горкой кизяка. Борис и Вадим последовали за ним.
— Это Бергяс, — зашептал Церен. — Староста всего хотона. Где-то в гостях был, хмельной.
Спутники Церена не поняли, отчего мальчик прячется. Боится Бергяса или так уж сильно уважает его?
Когда они выбрались за околицу и оказались в открытой степи, Церен стал рассказывать по просьбе Вадима и Бориса о себе.
…В год его, Церена, рождения на Шорву обрушился страшный зуд[8]. С весны, как только растаял снег, до самой осени не было ни одного дождя. В мае подул «астраханец» и высушил степь. Уже в самом начале лета от зноя земля потрескалась. Овцы остались без корма. Бергяс угнал в Царицын половину своего скота, продал купцам. Другую половину разделил на две части, одну оставил дома, у него-то был небольшой запас кормов, другую отправил на зимовку к Черным землям с отцом Церена Нохашком. Отец взял с собой коня и трех коров, дома для пропитания семьи оставил двух овец. Другие жители хотона тоже угнали скот на Черные земли, оставили только дойных и стельных коров. Как назло, в ту зиму, уже в месяц гал тяялгн[9] на Черных землях, где снегу почти никогда не бывает, а если и выпадет небольшой, скот разгребает его без труда и пасется всю зиму, — а в ту зиму, как назло, выпал снег по пояс человеку. Он лежал до самой оттепели. А в середине цаган-сар[10] началась метель и бушевала целую неделю. Зуд унес все поголовье. Отец Церена и другие люди вернулись домой с веревками в руках и пустыми торбами за плечами. Но как-то нужно было жить. Бог дал скот, бог его взял… Вместе с павшим скотом уходят все грехи. Бог не без милости. Наступят другие времена… Так говорили калмыки.
Много горя и слез увидели жители хотона Бергяс в тот год барса. Почти у половины семей не осталось ни овцы, ни коровы. Как жить в калмыцкой степи без скота? Отец Церена побыл дома три дня и в ночь ушел. Куда — даже матери не сказал ничего толком. Да и сам он не знал, куда пойдет и где будет искать спасенья для семьи. Велел ждать вестей через месяц. Ушли с ним еще двое. Вернулись через два с половиной месяца. Отец привез две торбы муки и немного денег. В его отсутствие умер четырехлетний сын, младшенький Церен еле живой лежал в люльке; от матери только и осталось — кожа до кости, черные веселые глаза ее потухли. Отец решил уехать из хотона. Нанял подводу, погрузил жалкие пожитки, Церена и больную жену.
Десять лет прожили они в казачьем хуторе. Отец пас станичный скот. Заработал денег, купил трех коров, коня, обжился. Но заедала тоска по родной степи. Так и не научился говорить по-русски — только с пятого на десятое. И вот в прошлом году, когда выпал первый снег, сдал хозяевам скот и вернулся в родной хотон. Двадцатого числа месяца зул[11] все они как раз проезжали через Дунд-хурул[12], заночевали у родственника-монаха. Багше отец преподнес подарок — мешок пшеничной муки, кусок сала, пять метров ткани, два горшка топленого масла и двадцать рублей денег, чтобы тот прочитал молитву по давно погибшим родителям, а также сотворил гавг[13] наследнику главы семьи, то есть Церену — ему через год должно было исполниться тринадцать. Для отправления подобных обрядов богатые люди дарят хурулу оседланного коня, две-три коровы, побольше десятка овец. Но дар Нохашка тоже умилил настоятеля. Он не помнил случая, чтобы бедняк из бедняков, каким был отец Церена, преподнес такой щедрый подарок хурулу. Поэтому в тот же вечер Богла-багша пригласил к себе двух гелюнгов[14] и совершил обряд для Нохашка.
10