– Отстали мы от жизни, – вздохнул Брейнтри. – Компьютеры сейчас – незаменимая вещь. Вон и детишки знают, как с ними управляться, а мы нет. Взять хотя бы термины.
– Не напоминай мне про эту абракадабру. Я, грешным делом, думал, что «триггер» – это такое венерическое заболевание: уж очень похоже на «триппер». Ан нет. Дискеты всякие, файлы. И чтобы заработать на всю ту электронную блажь, я по вторникам даю уроки в тюрьме – рассказываю паршивому уголовнику про Э. М. Форстера[2], о котором понятия не имею, а по пятницам читаю лекции о культуре и государственном строе Великобритании на базе ВВС в Бэконхите. Просвещаю свору американцев, которым нечем себя занять до Судного дня.
– Смотри, чтобы не узнала Мэвис Моттрем, – предупредил Брейнтри, когда они допили пиво и вышли из бара. – Она помешалась, на разоружении. Теперь вон мою Бетти затаскивает в свою компанию. Странно, что еще до Евы не добралась.
– Пробовала, но на сей раз ничего не получилось. У Евы из-за близняшек хлопот полон рот, ей не до демонстраций.
– Все равно про базу лучше помалкивать. А то еще выставит пикет возле вашего дома.
Уилт задумался.
– А знаешь, это было бы неплохо, – сказал он. – Может, соседи перестанут на нас коситься. Они вбили себе в голову, что раз я преподаю в Гуманитехе, то я или убийца-маньяк или левый экстремист. Этот пикет введет их в заблуждение, они посчитают меня ярым бомбопоклонником и сменят гнев на милость.
В колледж они вернулись через кладбище.
В доме №45 по Оукхерст-авеню этот день складывался для Евы удачно. У нее бывали обычные дни, удачные дни и дни, о которых она говорила: «Ну и денек». В обычные дни все шло своим чередом: по дороге в школу близняшки не очень цапались; отвезя их, Ева отправлялась по магазинам, дома возилась по хозяйству, готовила на обед салат из тунца, штопала, работала в саду, потом ехала за дочками в школу. В общем, без приключений. В «ну и деньки» все шло наперекосяк. Близняшки грызлись до, во время и после завтрака, отчего Генри выходил из себя и Еве приходилось брать дочек под защиту, хотя мужа можно было понять. Гренки застревали в тостере. Ева не успевала завести девочек в школу, пылесос барахлил, смывной бачок не работал. Начинался такой кавардак, что Еву так и тянуло выпить до обеда стаканчик шерри. Но она знала, что от этого будет только хуже: ее сморит сон, а впереди еще столько дел. Зато в удачные дни все шло как по маслу, и к тому же Еву согревала мысль, что девочки делают успехи в школе для умственно одаренных, а значит, смогут получить дотации на учебу в университете, станут врачами, учеными или пойдут, по «художественной части». Какое счастье дожить до того времени, когда такое возможно! У Евы в их годы жизнь была другая: что прикажут, то и делай.
В один такой удачный день Ева даже стала подумывать, не забрать ли мать из дома престарелых в Лутоне, на который они с Генри тратят кучу денег. Конечно же. дальше планов дело не пошло: Генри терпеть не мог старушку и грозил уйти из дома, если она задержится у них дольше чем на три дня.
– Эта старая карга весь дом запакостит и провоняет своими окурками! – орал он так истошно, что миссис Хоггарт, которая в ту минуту принимала ванну, могла познакомиться с его мнением без помощи слухового аппарата. – И вот что. Если я еще раз за завтраком обнаружу, что она подливает в чайник с заваркой коньяк – мой коньяк! – я эту ведьму придушу.
– Не смей так о ней говорить! Она член семьи…
– Семьи? – бесновался Уилт. – Член-то она член, да только не моей, а твоей семьи, чтоб ее… Я же не сажаю тебе на шею своего отца.
– От него несет, как от старого барсука, – парировала Ева. – Жуткий грязнуля. А моя мама, по крайней мере, моется.
– Еще бы ей не мыться! Рыло как у трубочиста. Не только Вебстеру[3] случалось созерцать череп сквозь кожу[4]. Пошел я как-то утром побриться, а…
– Кто такой Вебстер? – перебила Ева, не дав мужу закончить душераздирающий рассказ до появления из-за шторы в ванной миссис Хоггарт в неглиже.
– Никто. Это из одного стихотворения про хрычовку, которая своими голыми сиськами…
– Замолчи! Она моя мать. Когда-нибудь и ты будешь старым и дряхлым и тоже не сможешь обойтись…
– Очень может быть. Но пока что я не дряхлый и прекрасно обойдусь без Дракулы в женском платье, который шляется по дому и курит в постели. Помнишь, как на ней загорелось одеяло? Как она еще дом не сожгла!
Эта перепалка, а также воспоминания о тлеющем одеяле заставили Еву отказаться от своего замысла. В конце концов. Генри был прав, хотя мог бы выражаться и поделикатнее. Ева питала к матери двойственное чувство и хотела поселить ее у себя отчасти из мстительности. Пусть видит, что такое настоящая мать. Поэтому в удачные дни она звонила старушке и расписывала, как чудно ладят близняшки, как у них дома славно, как Генри рассказывал дочкам… Тут на старушку неизменно нападал приступ кашля. А уж в самые удачные дни Ева приглашала мать на выходные – и тут же раскаивалась. Ибо на смену удачным дням приходили «ну и денечки».
4
Скрытая цитата из стихотворения Т. С. Элиота «Шепотки бессмертия»: «О смерти Вебстер размышлял и прозревал костяк сквозь кожу». (Пер. А Сергеева)