Аннотация

Доменико Лосурдо, <Западный марксизм: как он возник, как умер, как может возродиться>
Editori Laterza: Bari 2017
Дэвид Бродер

Восточный свет на западный марксизм
Подзаголовок книги Доменико Лосурдо обещает исследование того, <как зародился западный марксизм, как он умер и как его можно возродить>. Однако, пролистав её страницы, мы с трудом найдём какие-либо призывы к <возрождению> западного марксизма. Лосурдо предпочитает занять позицию врача, который смотрит на больного пациента и объясняет обеспокоенным родственникам, почему они могут отключить аппарат жизнеобеспечения. Боевой настрой книги не станет неожиданностью для читателей работ Лосурдо, которые уже были опубликованы на английском языке. Это библиотека, которая простирается от критики Хайдеггера и идеологии войны (2001) через Гегеля и свободу современности (2004) до либерализма: контр-история (2011), война и революция: переосмысление двадцатого века (2014) и ненасилие: история за пределами мифа (2017), а интеллектуальная биография Ницше: аристократический бунтарь должна появиться в начале следующего года. Это лишь малая часть огромного наследия Лосурдо на его родном языке, которое включает около тридцати пяти книг и многочисленные тома, написанные в соавторстве, что делает его одним из самых плодовитых итальянских мыслителей своего поколения. Немногие могут сравниться с ним по сочетанию энергии и эрудиции. Он родился в 1941 году недалеко от Бари и принадлежит к поколению, радикализированному в 1960-х годах, когда он был молодым активистом небольшого крыла итальянских коммунистов, которые поддерживали Китай в китайско-советском конфликте и приветствовали Культурную революцию, а затем разделились на разные группы, которые исчезли после смерти Мао в 1976 году. В 1980-х годах он писал статьи для ежедневной газеты Итальянской коммунистической партии l'Unita и стал членом партии. Когда в 1991 году партия отказалась от своего названия, он примкнул к тем, кто покинул её, чтобы создать Rifondazione Comunista, которая, в свою очередь, превратилась в призрака после участия в правительстве Проди в 2006-2008 годах. С 2016 года он присоединился к попытке воссоздать вторую pci под старым названием партии - организацию, которая в настоящее время насчитывает около 12 000 членов.

<Западный марксизм> предлагает, без сомнения, оригинальную трактовку своего предмета. Ключевой ход Лосурдо - систематически противопоставлять <западный марксизм> <восточному марксизму>, представленному как его продуктивная антитеза. Западный вариант, как и другие версии, по мнению Лосурдо, возник как реакция на кровопролитие Первой мировой войны и притягательность революции в России. Однако мировоззрение первых теоретиков марксизма - Блоха, Лукача, Беньямина - с самого начала было пронизано рядом тем, восходящих к анархизму времён Бакунина: в частности, враждебностью к науке, ассоциирующейся с капитализмом, и к любому государству, ассоциирующемуся с тиранией. К этому добавилась мессианская черта эсхатологических ожиданий, унаследованных от иудео-христианского прошлого, в котором спасение человечества виделось в коммунизме, задуманном как скорое наступление бесклассового общества, в котором исчезнут деньги и государство. Такие утопические надежды, возлагавшиеся на осаждённый СССР, неизбежно должны были быть развеяны. Западный марксизм, который они породили, неспособный смириться с реалиями построения государства, способного противостоять давлению империализма, был обречён на бессилие и упадок. Последовавшая за этим теоретическая и политическая слепота коренилась в реакции поколения 1914 года на катастрофу Первой мировой войны, которая внушила им отвращение к национализму, ответственному за взаимное истребление народов Европы, неприязнь к технологиям, позволившим убивать в промышленных масштабах, и упрощённую веру в то, что путь к социализму может лежать только через классовую борьбу.

То, что после Октябрьской революции сформировалось как восточный марксизм, имело совершенно иной взгляд на вещи. В Европе массы поддались шовинизму, социал-демократия предала их 4 августа, а раскол Второго Интернационала привёл к тому, что западные марксисты увидели в русской революции противоядие от этого бедствия и стали надеяться на всеобщее преодоление <социального патриотизма> и быстрое распространение пролетарской революции по всему континенту. Даже когда этого не произошло, европейские левые оставались проникнутыми сильным антимилитаристским и - по выражению Лосурдо - <анархическим> презрением к нации. В Азии, с другой стороны, Первая мировая война не была таким уникальным катаклизмом, как в Европе. Для китайских и вьетнамских революционеров, как отмечал Хо Ши Мин, колониальное кровопролитие началось задолго до 1914 года; если уж на то пошло, Первая мировая война ослабила хватку европейских империй над народами Азии. Для них привлекательность русской революции заключалась не в образе <антивоенного> или <антинационального> восстания, а, наоборот, в <национальном> вдохновении для антиимпериалистической борьбы. В 1919-1921 годах государство, возглавляемое большевиками, доказало, что способно собственными силами освободиться от империалистических держав, которые пытались его подчинить. Именно это позволило Советскому Союзу и новому Коммунистическому интернационалу завоевать не только поддержку Хо Ши Мина, который объяснял, что <сначала меня заставил поверить в Ленина и Третий интернационал не коммунизм, а патриотизм>, но даже благосклонность немарксистских, но антиколониальных активистов, таких как Сунь Ятсен. Точно так же для восточного марксизма не могло быть и речи о какой-либо враждебности к науке или государству. Борьба азиатских стран за национальное освобождение настоятельно требовала использования науки для создания как современной экономики, способной избавить массы от нищеты, так и сильного государства, способного защитить независимость нации от иностранного нападения. Восточные марксисты не питали иллюзий, что социалистическая революция может обеспечить все это в одночасье. Во время восстания тайпинов в Китае погибло гораздо больше людей, чем на всех фронтах Первой мировой войны в Европе, что предостерегало революционеров от любого подобного мессианства и заранее готовило их к десятилетиям самой ожесточённой борьбы сначала за власть, а затем за её укрепление путём создания могущественного государства, способного противостоять империалистической контрреволюции.

В России большевики изначально были полны ещё больших политических надежд, чем марксисты на Западе, полагая, что они просто создают плацдарм для революции в развитых индустриальных обществах Европы, и даже недолго экспериментировали с бартерной экономикой в условиях военного коммунизма. Но вскоре возобладала трезвая оценка ситуации, когда на первый план вышла сложная задача построения социализма в одной стране с максимальным использованием научных знаний и современных технологий для развития экономики и вооружения государства на случай вторжения. Это стало фундаментальным изменением. Но если стрелка компаса могла отклоняться так, как она отклонялась, то это потому, что Ленин на протяжении всей своей карьеры, и особенно во время Первой мировой войны, настаивал на том, что национально-освободительные революции в колониальных странах неотделимы от борьбы с капиталом в колониальных государствах. Ещё в 1913 году он писал о <отсталой Европе и передовой Азии>. Когда началась Вторая мировая война и операция <Барбаросса> положила начало попыткам Гитлера поработить народы СССР, сражения за победу над вермахтом в России и императорской армией в Китае привели к победе Красной армии и ноак по поводу колонизационных нападений Германии и Японии.

С этим эпохальным развитием западный марксизм, левые взгляды, сформировавшиеся из-за того, что революция не распространилась по всей Европе после 1917 года, так и не смирился. Поражения в Германии, Италии, Венгрии и Австрии повлияли не на <социализм в одной стране>, который продолжал набирать силу, а на европейские течения, которые теперь были оторваны от реального процесса строительства. Советский опыт положил начало всемирной антиколониальной революции, в то время как европоцентристские тенденции оказались на периферии. В то время как восточные марксисты серьёзно относились к проблемам построения социалистических государств и их военной защиты, их западные коллеги могли в лучшем случае оценить революционный опыт в мессианском духе, поддерживая восточные революции в момент захвата власти, а затем находя неприятными решения, необходимые для защиты от внутреннего подрыва и внешних нападений. Оценивая реальные достижения Советского Союза по несправедливым стандартам, которые выходили за рамки материальных возможностей того времени, они не видели, что Советский Союз не был воплощением их собственных представлений о великом разрешении всех разногласий, а страдал от бедности, низкого культурного уровня масс и тяжёлых задач по стабилизации перед лицом внешнего окружения.

Утопические надежды, которые так и не были реализованы, вскоре сменились заявлениями о дистопии, обвинениями в <тоталитаризме>, что стало олицетворением отрыва западных марксистов от текущих исторических процессов, а также самодовольным наслаждением уверенностью в культурном превосходстве своих обществ. Чего они так и не смогли понять, так это того, что объективное развитие мировой истории неизбежно отдавало приоритет антиимпериалистической борьбе над антикапиталистической, национальным противоречиям над классовыми, даже если они сливались воедино там, где коммунистические партии становились лидерами. В Европе только один выдающийся деятель понимал значение антиколониальных революций. Это был Пальмиро Тольятти в Италии. В отличие от него, западный марксизм продолжал игнорировать, безразлично относиться или отвергать важнейшие преобразования в мире за пределами Европы, что в XXI веке привело к прямому одобрению империалистических интервенций с целью повернуть время вспять в Средиземноморье и на Ближнем Востоке.