Место, занятое произведением Джаядевы в индийской культуре, неизбежно соединяет эту сторону «Гитаговинды» с другим аспектом исследования. Независимо от того, в какой степени ее содержание может быть воспринято как светское (степень эта достаточно высока — в том числе и для индийских читателей и исследователей[94]), функционирование поэмы теснейшим образом связывает ее с кришнаизмом (в частности, с кришнаитским бхакти), в рамках которого осмыслялись отдельные ее детали (включая наиболее натуралистичные), причем не только последующими поколениями, но, по-видимому, уже современниками[95]. Дело здесь не в том, что этот текст, будучи создан вишнуитом, естественно, носит следы соответствующего культа (таковы, например, уже упоминавшиеся возглашения в честь Кришны в конце каждой части, характер I и II песен поэмы, мотив уничтожения Кришной грехов века кали в 2.8; 7.20; 29; 12.24 и т.п.), — подобные отступления вообще характерны для самых различных жанров санскритской литературы. Указанная интерпретация исходит из символического толкования действия поэмы в целом. В более близкой связи с таким толкованием стоит начало 3 части (3.1), где говорится о том, что Кришна «оставил красавиц Враджи, утвердив в своем сердце Радху — цепь, связывающую желания сансары», т.е. земные заблуждения, ведущие к круговороту рождения в этом мире. Мирским привязанностям, символом которых выступают пастушки, здесь противопоставляется высшее начало (Радха), ведущее к освобождению от мирских привязанностей. Х. Лассен определяет в этой связи Кришну как божественный разум, принявший человеческое обличье (mens divina in homine manifesiata... deus, humana specie tndutus)[96]и погруженный в созерцание собственной красоты (ср. 3.15: mânasam tasyam lagna; ср. также 10.4)[97]. С другой стороны, еще чаще сам Кришна служит объектом почитания Радхи, погрузившейся в созерцание его ср. 4.2 и сл.: bhavanayâ tvayi lina, а также 4.19; 21; 6.10; 11 и др.[98]. Последний мотив, в известном смысле обратный свидетельству 3.1, и дал основу для наиболее распространенного традиционного толкования, согласно которому отношение Радхи к Кришне символизирует стремление души к слиянию с высшим божественным началом[99]. На эту символику, придающую поэме определенную двупланность, обращают внимание почти все исследователи начиная уже с В.Джонса[100]. При этом отдельные авторы склонны подчеркивать, что эта символика относится собственно лишь к традиционном интерпретации поэмы[101], а некоторые вообще характеризуют ее как чисто светскую лирику и помещают в соответствующий контекст[102].
94
Ср. уже GL, с. XIII; Weber, с. 227; Sen S., с. 17; Dasgupta, De, с. 157, 665; см. также Varadàchari V., с. 95: Although its value as a devotional lyric cannot be minimised, its value as an erotic lyric is greater.
95
Ср. в этой связи: Dasgupta Sh., с. 142 и сл.; De, 1960, с. 126 и сл.; Vaudeville, 1962, с. 31 и сл., и др. См. Syrkin, 1979, с. 15 и сл.
96
GL, с. XVIII. Впрочем, существует и более «светское» толкование: Radhâ ehe ha la cintura, gli ornamenti e le vesti mondane (GVR, c. 68—69).
97
Этот вариант, не столь характерный для кришнаитской традиции, имеет многочисленные типологические параллели в других культурах. В частности, он находит себе аналогии в распространенном мотиве избранничества, путь к которому лежит через связь с женщиной, ср. черты мифологии и ритуала в шакти (отношение Вишну к Лакшми, Шивы к Парвати и т.д.), в тантрических культах, шаманстве (мотив небесной жены), хлыстовстве, в легенде о Мухаммаде и Аише и т.д. — вплоть до новой западной культуры (ср., например, финал гетевского «Фауста» — ст. 12110), возможно оказавшей в данном случае влияние и на упомянутое толкование Х.Лассена (ср. Серебряный, с. 92).
99
При этом аналогом человеческой души в отдельных толкованиях могут выступать и другие пастушки (ср. Gulick, с. 264—265: пастушки — souls of men, Вринданана — field of consciousness).
100
См., например, Jones, c. 234; Wintemitz, c. 147; Glasenapp, c. 222; De, 1959, c. 137; он же, 1960, 79—80; Randhawa, c. 55; Новикова, c. 19; Siegel, c. 11, 178 и сл., Серебряный, с. 88, 92.
101
Ср. замечание Х. Лассена (GL, с. XIII, XVII и сл.); Shroeder, с. 581; Keith. 1928, с. 194 и др.
102
Weber, с. 227; Sh. Dasgupta, с. 145; Edgerton, с. 46 и сл.; Серебряный, с. 101, примеч. 41 и др. А. Макдонелл (Macdonell, 1917, с. 346) высказывает удивление тем, что текст вообще мог получить подобное истолкование. Любопытно, что уже Ф. Шеллинг (знакомый с переводом В.Джонса) отрицал аллегорический смысл поэмы в целом и полагал, что если любовные похождения Кришны и имели такой смысл, то в поэме они его утратили (см. Шеллинг, с. 123).