Выбрать главу

Даже оценка Флинта кажется мне преувеличенной. Мы ведь должны различать между собственными мнениями Монтескье и тем, что извлекли из этих мнений позднейшие историки[149]. Флинт, конечно, прав, что у Монтескье не было мысли основывать философию истории, но этого мало: он вообще не имел в виду науки истории. Если не считаться с этим, то можно прийти к парадоксальным утверждениям, что, например, Мальтус был основателем дарвинизма, а Гегель – немецкой социал-демократии.

Еще более произвольно видеть в Монтескье основателя исторического метода и вообще представителя «историзма» на основании субъективной интерпретации отдельных мест и выражений из Монтескье. Такое отношение к Монтескье встречается у некоторых исследователей юристов, желающих видеть в Монтескье предтечу исторического метода в праве и современного «историзма» вообще. На новейшем исследовании, идущем в этом направлении, мы остановимся и, в связи с ним, выясним действительные взгляды Монтескье[150].

Лансон: юрист, о Величии – по Боссюэ; самостоятельно – о падении: «характер», «дух свободы», «возбуждение умов».

Уже у Локка автор находит элементы историзма[151], а еще последовательнее исторические и эволюционные идеи, по его мнению, были развиты у Монтескье. «Можно сказать, что в его лице историческая реакция против рационального натурализма XVII столетия достигла своего высшего пункта развития»[152]. По-видимому, автор считает, что достаточно не защищать механическую социальную теорию, чтобы быть представителем историзма. По крайней мере, такой только смысл может иметь его ссылка на название книги: «Дух законов» и на определение этого «духа» у Монтескье: «этот дух состоит в различных отношениях, которые законы могут иметь с различными фактами»[153]. В этом определении автор усматривает «принципиальное различие» Монтескье от «идеалов механического естествознания»; из него видно, что «у Монтескье дело идет не о разложении конкретной действительности на всеобщие отношения, но о нахождении конкретных связей между конкретными объектами – данным социальным порядком, с одной стороны, и данными конкретными условиями – с другой». – «Дух законов, – поясняет автор, – диктуется условиями естественной и социальной обстановки, в которой они выросли». Еще одна цитата из Монтескье: «Я положил принципы и я увидел, что частные случаи как бы сами собою в них заключаются, что история всех наций из них вытекает, и что каждый частный закон связан с другим или зависит от другого, более общего», и заключение автора: «Принимая во внимание вышеизложенные соображения, следует заключить, что Монтескье имеет здесь дело с каким-то иным понятием закона, чем понятие о законе механическом». Далее, автор интерпретирует разделение законов у Монтескье на общие и частные в том смысле, что общие законы касаются человека, как существа физического, а частные – как существа морального. «И эта партикулярная природа человеческих законов обусловливает их отличие от всеобщих естественных законов <…> Словом, в них присутствует элемент временности и относительности, который отсутствует в законах чистой физики»[154].

Бесспорно, Монтескье не имел в виду дать «механическую социальную теорию», т. е. не имел в виду так называемую «социальную физику», как она понималась философами ХVII века. Также бесспорно, что он подошел к новому методу, – хотя этого еще не видно из приведенных цитат, – и автор прав, связывая его в этом пункте с Локком, – но только это не исторический метод, а так называемый сравнительно-исторический или сравнительный метод, метод столь же мало исторический, сколь мало математический[155]. Но самое важное, автор совершенно не прав, утверждая, что «дух законов диктуется условиями естественной и социальной обстановки», – наоборот, дух законов представляет собою неизменное постоянство рационального характера, ибо он составляет как раз те постоянные и разумные принципы, которыми должно руководиться законодательство, если оно не желает быть произвольным и плохим. Следовательно, не «дух законов диктуется», а «дух законов» есть постоянный принцип, в силу которого законы, законодательство должны сообразоваться с условиями и т. д., т. е. если здесь что-нибудь «диктуется», то никак не «дух законов», а «законы» – и они буквально «диктуются». Таким образом, как уже можно догадаться из этого, автор, – конечно, под влиянием неясного изложения самого Монтескье, – совершает quid pro quo: смешивает законы исторического процесса с законами юридическими. Разумеется, последние представляют «иное понятие», чем «понятие о законах механических», но не менее иное, чем понятие о законах исторических. Рассмотрим ближе, что значит у Монтескье «дух законов» и как он разделяет законы.

вернуться

149

NB! Фютер: а) не относится к историографии, как и Макиавелли. Особенно: 1) Теория климата. Больше к <стар.> направлению; 2) Вера в «закон» и законодателя («внешние формы» – юридические!).

вернуться

150

{Виппер Р. Ю. Op. cit. C. 33, 43: «В этой умственной постановке и создалась крупнейшая социологическая работа первой половины XVIII в. – “Дух законов” Монтескье»}. Алексеев Н. Н. Науки общественные и естественные в историческом взаимоотношении их методов. Ч. I. M., 1912. – П. И. Новгородцев видит в Монтескье предшественника так называемой «исторической школы в праве». Новгородцев П. И. Историческая школа юристов, ее происхождение и судьба. М., 1896. С. 34–35. Это – совершенно иной вопрос, чем вопрос о значении Монтескье для науки истории, так как это есть вопрос о значении Монтескье для учения о праве. Может быть, есть основания считать Монтескье предшественником «исторической школы в праве», может быть нет. Вообще это вопрос не бесспорный. Если, беря, например, крайности, кто-либо утверждает, что «право» и «законодательство» определяются почвой и климатом, и должно с ними сообразоваться, а другой, что «законодательство» определяется «духом нации», то явно речь идет о разных вещах, и позволительно спросить, сохранит ли нация свои «законы» в разных климатических условиях или нет, а с другой стороны, годны ли законы данного «климата» для любой нации? Однако формально, отчего не признать в обоих случаях «изменчивости» законов в зависимости от некоторого «внешнего» или «внутреннего» фактора, в своей переменчивости определяющего законодательство, и отчего не назвать такое понимание историческим и не противопоставлять его другому пониманию, исходящему не из конкретного представления условий применения юридических законов, а из некоторого априорно конструированного идеала, соответственно которому предписываются законы? Но ясно, что здесь речь идет не об «историческом процессе» и обнаруживающейся в нем «закономерности», а о гражданских и политических отношениях людей и нормирующего их законодательства. В первом случае вопрос в том, чем объясняется исторический процесс, во втором, чем руководится законодатель в своей деятельности. И только если считать, что история как процесс создается волею законодателя, здесь допустимо отожествление обоих пониманий, в противном случае их надо тщательно различать. – Поэтому можно разделять точку зрения почтенного автора «Исторической школы юристов» и тем не менее отрицать реформаторскую роль Монтескье в науке ucmopиu.

вернуться

151

Автор утверждает, впрочем, что и «философия Аристотеля в значительной степени была исторична»… (Алексеев Н. Н. Науки общественные и естественные в историческом взаимоотношении их методов. Ч. I. M., 1912. С. 84, прим. 2).

вернуться

152

Там же. С. 89. Интересно с этим сопоставить следующее замечание: «Один из комментаторов Монтескье Склопис справедливо замечает, что его пристрастие к математическим уподоблениям естественно-научным дефинициям выступает уже в знаменитом афоризме: “законы в самом широком значении этого слова – необходимые отношения, вытекающие из самой природы вещей”, а также в том частном применении, какое это положение нашло у него в области права: «до издания положительных норм, между людьми существуют отношения справедливости, точь в точь, как и до проведения круга все радиусы его равны между собою». (Ковалевский М. М. Происхождение современной демократии. Т. I. Ч. III–IV. М., 1899. С. 364.) Та же мысль см. вступительную статью М. М. Ковалевского к рус. пер. «Духа законов» (Монтескье Ш.-Л. О духе законов / Пер. под ред. А. Г. Горнфельда. СПб., 1900. C. III). Ср. также: Лансон Г. История французской литературы. Т. II. М., 1898. С. 115: «до тех пор (до обнародования некоторых неизданных статей Монтескье) никто не подозревал, что в течение известного времени его ум находился под безусловным господством духа и принципов естественных наук и что его социологической механики предшествовал своего рода натуралистический детерминизм». Dilthey W. Das 18. Jahrhundert and die geschichtliche Welt. S. 350: «Aber mit den humanistischen und juristischen Studien, in denen einst Bodin gelebt hatte, verband sich nun in ihm (Montesquieu) der naturwissenschaftliche Geist des Zeitalters».

вернуться

153

De l’esprit des Lois. L. I. Ch. III. Алексеев Н. Н. L. c. С. 90.

вернуться

154

Алексеев Н. Н. L. c. С. 93.

вернуться

155

Ср., например, Ковалевский М. М. Историко-сравнительный метод. М., 1880. С. 9: «При сравнительном методе просто, который для меня то же, что метод сопоставительный, сравнение делается между двумя или более, произвольно взятыми, законодательствами. Китай и Англия, Персия и Франция постоянно сравниваются между собою в сочинении Монтескье, держащегося метода сравнительного, в смысле сопоставительного». Во вступительной статье к русскому переводу Духа законов М. М. Ковалевский пишет: «Ведь Дух законов в строгом смысле слова не более, как трактат по сравнительной истории права». Монтескье Ш.-Л. О духе законов / Пер. под ред. А. Г. Горнфельда. СПб., 1900. C. III; ср. C. VIII, ХIII, LXXXVII.