Едва достигнув двадцати лет, новый хозяин Агры женился на своей троюродной сестре, доне Теодоре Барбуда де Фигейроа, наследнице майората Траванка. Эта дама была на редкость предусмотрительной и искушенной в ведении домашних дел, однако более неученой, чем это необходимо, чтобы сохранять природный здравый смысл.
После объединения двух майоратов владения Калишту стали самыми обширными в округе. По истечении десяти лет они зримо процвели, и большую роль в этом сыграли как экономия, которой хозяин майората подчинил свои удовольствия, так и скупой и алчный нрав доны Теодоры.
«Не постой за клин, не станет и кафтана», — часто говаривала хозяйка Траванки. Храня неколебимую верность любимой пословице, она всегда латала и штопала с таким совершенством, что вызывала справедливое восхищение в семье и служила примером для подражания на четыре лиги{10} в округе, а то и больше.
И пока она штопала ширму или поднимала спустившиеся петли на чулке, ее муж до глубокой ночи читал, засыпая над фолиантами, а проснувшись, требовал отчета о доверенных супруге богатствах.
Духовную пищу Калишту Элоя составляли хроники, церковные истории, биографии прославленных мужей, законы старых времен, форалы,{11} ученые записки Королевской Академии истории,{12} труды по нумизматике и генеалогии, летописи, поэзия, несшая на себе отпечаток старинных вкусов, и т. д.
Что касается иностранных языков, то из живых он знал только французский, причем весьма поверхностно. Зато по-латыни Калишту Элой говорил, как на своем родном языке, и свободно переводил с греческого.
Его отличная память, развитая к тому же упорным и прилежным учением, никогда не подводила сего знатока древней истории и хранителя мельчайших подробностей касательно событий и персонажей португальской истории.
Все ученые мужи провинции Траз-уж-Монтеш считали его мнение непререкаемым при расшифровке надгробных надписей или при восстановлении связи времен и деяний, о которых спорили противоречащие друг другу авторы.
Его сведения о родословных древах и о знатных семьях никогда не оставляли места даже малейшему сомнению. Калишту всегда был готов потревожить прах людей, покоящихся в могиле уже семьсот лет, и подтвердить, что в 1201 году дон Фуаш Менду женился на дочери цехового мастера, а дона Дорзия запятнала себя, заключив злополучный брак с оруженосцем своего брата дона Пайю Рамиреша.
Окрестные дворяне, уязвляемые его жалом, по мере сил старались опозорить род Беневидешей, распространяя сплетню, что среди его членов был некий священник — отчаянный бабник, пьяница и обжора, которого святой архиепископ брат Бартоломеу душ Мартиреш{13} однажды спросил, как его зовут. А когда священник сказал: «Онофре де Беневидеш», архиепископ не замедлил с ответом: «Правильнее выразился тот, кто, зная о жизни, которую вы ведете, назвал вас Bene bibis и male vivis».[2]{14} Эта колкость, может быть, потому, что исходила из уст святого мужа, была умеренно насмешливой и почти не огорчительной. Но все равно, Калишту Элой по причине этого оскорбления, нанесенного соседями, столь глубоко изучил их генеалогию, что пришел к решительному выводу — все они были худородными.
Излишне говорить о том, каким политическим взглядам был всей душой привержен хозяин Агры-де-Фреймаш. Он был сторонником кортесов в Ламегу.{15} Их традиции воспитали его; казалось, что Калишту Элой присутствовал в 1145 году на этом легендарном собрании и вместе с Гонсалу Мендешем де Майя и Лоуренсу де Вьегашем по прозвищу Меченосец{16} провозглашал: «Nos liberi sumus, rex noster liber est».{17} Будь таковы все политические доктринеры, португальский народ до сих пор пребывал бы в полной безмятежности и в абсолютном неведении относительно того, насколько далеко вперед ушло все остальное человечество.
Калишту Элой де Силуш-и-Беневидеш де Барбуда желал, чтобы прошлое и нравы старых времен почитались так же, как и старинные памятники, чтобы законы Жуана даш Реграша и Мартина де Осена{18} пользовались таким же уважением, как монастырь Баталья,{19} а «Мануэлинские установления» — как монастырь Иеронимитов.{20}
По правде говоря, человеческому роду это не приносило никакого вреда. Сей славный фидалгу,{21} не имей он дурную привычку подробно исследовать пятна на родословных знатных фамилий, был бы совершенно безобидным созданием. Причина его дурного обыкновения крылась в так называемой «Черной книге», которую он унаследовал от своего двоюродного деда Маркуша де Барбуды Теназеша Ласерды Фалкана. Этот наводивший ужас знаток генеалогии потратил шестьдесят лет жизни из дарованных ему восьмидесяти на то, чтобы собрать воедино сведения о постыдных деяниях, преступлениях против нравственности, внебрачных союзах, супружеских изменах, непристойных связях и кровосмешениях во многих семьях. Эти сатанинские листы он нарек «Черной книгой благородных семейств Португалии».