Науки не растут, как кристаллы, скорее, они похожи на живые организмы, в которых каждый или почти каждый элемент развивается в гармоническом единстве с целым.
В моей области науки я не знаю окончательных, застывших результатов, напротив, я знаю, что каждый результат рано или поздно станет источником новых проблем, а не тот, какой был в них вложен их авторами. Я знаю, научные работники часто пытаются убедить самих себя и других, что они этот новый смысл как раз и предвидели некоей чудесной интуицией, но документальный анализ свидетельствует против этого. Автор видит кирпичики своего труда, встроенные в здание, сложенное другими работниками. И вот он удивляется тому, что отшлифованные грани образуют внешнюю поверхность стен этого здания, а другие, напротив, упрятаны вовнутрь кладки. Бывает, что какой-нибудь край кирпичика, обозначившийся при обтесывании, становится частью орнамента, которого вообще не было в первоначальном плане. Бывает, что свою собственную давно высказанную мысль через некоторое время хотел бы отбросить как неверную и нежизнеспособную, но с изумлением видишь, что именно она развилась и разрослась в научном сообществе. Научные результаты живут своей особенной жизнью, идут своим путем; чем выше скорость развития науки, тем быстрее изменяются и ее прошлые результаты. Вечно неизменными остаются только предрассудки и суеверия, в этом их сходство с тавтологиями математики и логики.
Иногда говорят, что постоянная изменяемость — это некое временное состояние, свидетельствующее о несовершенстве сегодняшней науки и вместе с тем о тенденции к ее совершенствованию; возможно некое окончательное состояние, уже не подверженное изменениям, к которому наука и приближается в своем развитии. Конечно, в настоящее время еще ни одна наука не содержит в себе даже части объективной картины мира, но общая тенденция состоит в приближении к этой картине.
Поскольку каждое значительное открытие изменяет всю целостность, такое окончательное состояние, даже если говорить о какой-то одной важной проблеме, было бы достижимо лишь после того, как будут получены ответы на все связанные с ней вопросы. Но что значит «все вопросы», если постоянно могут возникать новые? Нужно было бы остановить движение планет, хаос пылинок, трепещущих в воздухе, эволюцию живых существ и, что наиболее важно, движение человеческой мысли, ибо иначе постоянно будут возникать новые, неожиданные вопросы, ответы на которые вынудят пересмотреть всю систему.
Симплиций: Ты ошибаешься, число подлинно значимых вопросов ограниченно. По мере прогресса наук целые группы вопросов будут сведены к единому, основному вопросу, и, прежде всего, будут элиминированы псевдовопросы.
Симпатий: Тогда конечное состояние науки, наверное, выглядело бы следующим образом: Всесовершенный Codex Pansophiae и как необходимое дополнение к нему — Комментарий, в который, прежде всего, вошли бы принципы трансформации, редукции и элиминации проблем. Например, о проблеме философского камня в Кодексе не было бы и помину, но в Комментарии был бы обширный обзор развития химии из алхимии и ссылки на Кодекс, на тот его раздел, где речь шла бы об учении современной физики и трансмутации элементов, на раздел из биологии о гормонах, старости и смерти (эликсир жизни) и на раздел из медицинской патологии о болезнях, которые должны были излечиваться этим камнем. В то же время, скажем, целый ряд вопросов химии, таких как растворимость вещества, температура его замерзания, оптические характеристики и т. п., упоминался бы в Комментарии отсылкой к одной-единственной формуле Кодекса, из которой все это можно вывести. В Комментарии мы нашли бы также предписание, как практически использовать эту формулу. Каждый специалист, ищущий ответ на вопрос из незнакомой ему области, должен был бы вначале научиться находить и преобразовывать этот вопрос в Комментарии. Упрямый философ не нашел бы в Кодексе ответы на проблемы Абсолюта, Первопричины, Идеи Блага, Сущности мира и т. п., но все это было бы в Комментарии вместе с разъяснением того, как эти проблемы были элиминированы. Ученик, пожелавший узнать, что делает ветер, когда он не веет, или почему софистам казалось, что Ахиллес не догонит черепаху[207], и множество подобных вещей, не найдет этих вопросов в Кодексе, он отыщет в Комментарии соответствующие разъяснения, почему нельзя задавать такие вопросы…
207
Симпатий, конечно, неточен: апория «Ахиллес и черепаха» занимала не софистов, а Зенона из Элей; мнение, разделявшееся многими историками философии, о том, что зеноновские апории можно считать софизмами, т. е. мнимыми логическими парадоксами, поверхностно. См.: